Вероника Хлебова Психолог биография

Хлебова Вероника Геннадиевна

Рейтинг: 6

Экзистенциальный психолог, астропсихолог, ведущий психологических тренингов

Метро: Юго-Западная, Коньково

Режим работы: прием проводится по вторникам и пятницам. Записываться лучше в другие дни. Возможны консультации в SKYPE

Приблизительная стоимость консультации: 1500 руб.

Опыт личной и групповой терапии — более 200 часов

Состою в Ассоциации психологов-практиков «Просто вместе»

Я сознательно выбрала экзистенциальный подход в психологии, т.к. меня интересует работа на глубоком личностном уровне — там, где «живут» само-ценность, само-признание, само-уважение, само-защита.

Если человек имеет нарушения в этих базовых принципах, то, скорее всего, он не удовлетворен своей жизнью.

В процессе терапии мой клиент знакомится с собой, с тем, как он устроен.

Он осознает то, что с ним происходит — в том числе, как его детские травмы влияют на его взрослую жизнь.

Я часто повторяю, что терапия — это не удовольствие, а довольно трудная и часто болезненная работа.

Но в то же время эта работа является и жизнеопределяющей, и смыслообразующей — так как в конце концов мой клиент приходит к ценности и смыслу своего существования.

Я работаю как индивидуальный психолог 4 года, хотя группы провожу уже более 10 лет.

В моем «портфеле» есть 4 авторских тренинга — 2 взрослых: «Астропсихология: почему мы так устроены?», где астропсихология не только изучается, но и проживается на архетипическом уровне — через ощущения, погружения в мифы, легенды, медитации.

Еще одна группа «Тень моего Отца» — это глубокое переосмысление тем, связанных с отцовской фигурой — психологические границы и права, защита и признание.

Две детские группы — «Сюжетно-ролевые игры по истории России» и «Уроки доброты» также являются авторскими и касаются формирования жизненных ценностей, открытия русской ментальности, русского национального характера.

Мои темы — это неудовлетворенность жизнью, страхи, неуверенность, отношения с близкими людьми — супруги, родители, дети.

Не готова пока работать с зависимыми, людьми с суицидальными наклонностями.

Вероника Хлебова Психолог биография

В разделе «О себе» у Вероники написано: «Не нужно обсуждать меня и моих героев. Делитесь своим». Это правило она неукоснительно соблюдает в блоге и банит всех несогласных. Жесткая позиция? Возможно. Но Вероника в ней уверена. Говорим с экзистенциальным психологом о том, как она пришла к нынешней стратегии продвижения себя с помощью текстов.

— Как думаете, что притягивает к вам клиентов, что притягивает вашу аудиторию?

— Начнем с того, что у меня все-таки аудитория специфическая. У всех нас есть общие ценности, цели и интересы. А точнее, мы находимся в терапии. Кто-то пока не находится, но интересуется этой темой и собирается ее для себя открыть. Я думаю, что моих читателей привлекает сам формат моих записок о терапии. Формат у моих текстов, безусловно, есть. И есть своя индивидуальность, яркость, харизма. Но, самое главное, как мне кажется, что привлекает людей — это описываемый опыт. Именно описание моего личного опыта: как проходили те или иные кризисы, как работала с клиентами, что они проживали, что я проживала — это откликается людям, так как они и сами проживают нечто подобное.

— Откуда сегодня в основном приходят клиенты?

— Со страницы Facebook. Хотя у меня есть страница ВКонтакте, я сейчас начинаю развивать свою страницу в Instagram, есть канал на YouTube, но наиболее эффективной для меня стратегией стало создание страницы на Facebook.

— Как строились отношения с текстом?

— Думаю, что это все-таки было с детства заложено — какой-то талант, способности. Я начинала писать стихи, повести, мне это очень нравилось. Потом мои записи прочитала мама, показала учительнице русского языка. Это было опытом скорее неприятным. Потому что они-то восхищались написанным, а вот я совсем не восхищалась тем, что они взяли тайком мои записи. Сейчас я могу над этим смеяться, конечно, потому что это все уже прожито и пережито, но когда-то это было очень неприятно и даже травматично. Я забросила тексты.

— И когда вы вернулись к текстам?

— Мне было уже почти под 40, когда я пошла учиться на психолога. В ходе курса нужно было написать эссе, и мне моя преподавательница сказала: «Вероника, тебе надо писать, у тебя получается». Я ей очень благодарна, потому что, как я теперь понимаю, ее слова стали разрешением от авторитетной родительской фигуры. С тех пор я начала пробовать.

— Было ли страшно публиковать свои тексты?

— У меня было очень много страхов. Мне казалось, что ничего интересного я не пишу, все уже давно написано. Переживала, что читателям будет неинтересно и что все увидят мои ошибки или будут критиковать какие-то мои идеи.

— Как вы с этим справились? 90% людей, которые приходят на курс, говорят мне о том, что они не пишут, потому что у них есть выраженный страх оценки, страх ошибиться… Что делали с этим?

— Я очень хорошо помню этот жуткий страх. Я даже помню моменты, когда я напишу какой-нибудь пост, потом меня прошибет пот от страха, и я его удаляю. Удаляла, чтобы только не иметь дело с последствиями. Еще помню, как сравнивала — сколько у меня лайков, а сколько у других. И когда видела, что у других лайков больше — страдала. Помню, как удалила пост, потому что просто не смогла справиться с этим переживанием. Что я делала? Просто все это рефлексировала и пыталась найти себя в этом.

— Вы обсуждали это с терапевтом или как-то самостоятельно справились?

— Конечно, и с терапевтом, и самостоятельно работала. Львиная доля всей работы пришлась именно на внутренний процесс. Я себя успокаивала, говорила себе: «Все понятно, ты боишься», признавала как-то свои процессы. И постепенно пробовала снова. Но и аудитория мне тоже помогла. Когда я видела, что люди отзываются, что у них как-то резонируют мои тексты, я поняла — да, какие-то способности у меня есть и, собственно говоря, почему бы их тоже не присвоить. И я их присвоила.

— А помните ли вы, в какой момент вы себе сказали, что, кажется, у меня получилось? Было ли такое какое-то четкое ощущение, что успех пришел?

— Да, было такое ощущение. У меня был страх, связанный с книгой. Мои книги нигде не брали, просто решительно нигде не брали — я имею в виду издательства. Я тогда еще не понимала, почему их не берут. Видела в Facebook восторженные отзывы и благодарности и недоумевала: почему же издателям не нравится? Конечно же, я на издательства тоже спроецировала родительскую фигуру: «Значит, я недостаточно хороша». Стала про это переживать и решила спросить у читателей — а делать-то что? Это был какой-то рубикон. Как так открыть перед всеми свою уязвимость и сказать: «Люди, почему книжки мои нигде не публикуют»? Эти сомнения длились не один день. Но потом я выложила пост с вопросом, и то, что произошло дальше, меня поразило. Меня поразило огромное количество предложений, которые мне сделали. Поразило, сколько поддержки я получила. И одно из предложений впоследствии сработало — человек помог мне издать две книги. Всего под постом было больше 200 комментариев, и я подумала: «Ну ничего себе! Наверное, я не зря все это делаю». Вот в этот момент это произошло.

— Есть ли какой-то процесс написания текстов? Пишете ли вы план или просто пишете по наитию, есть ли какая-то система?

— У меня нет никакого плана. Пишу спонтанно, если идет искра. Искру зажигает чаще всего работа на сессиях. Вот прошла сессия, и меня что-то жутко заинтересовало, я увидела там какую-то взаимосвязь, меня посетил какой-то инсайт, или у клиента был инсайт — все это меня вдохновляет. Это действительно похоже на искру — она высеклась, и она меня зажгла. Если я в этот момент начинаю писать текст, то, во-первых, я его напишу очень быстро — буквально 15−20 минут, не больше, во-вторых, он будет заряжен чем-то, он реально будет заряжен этой искрой. Начала я писать, наверное, лет семь назад, тогда было все по-другому. Я, естественно, пыталась писать правильно и красиво, все это было ужасно натужно, мне не нравилось, разочаровывало. А сейчас я просто взяла за правило, если есть искра — я пишу, если она затухла — а такое тоже бывает — ждем следующей искры.

А бывает, что как будто бы накапливается какая-то копилка. Произошло одно событие, потом произошло какое-то, которое дополняет ситуацию. Например, мне что-то рассказывала дочка про свою маму, а потом раз, приходит клиентка, которая, условно, мама этой дочки — то есть у нее обратная какая-то, зеркальная ситуация. И плюс тут же у меня вспоминается что-то из своей жизни, из книги или из опыта. И так появляются тексты, которые похожи на нарезку — то есть я описываю несколько сюжетов с разных сторон, которые составляют один текст. Тексты все разные и рождаются по-разному.

— Насколько вы ориентируетесь в своих текстах на читателя, или, в основном, все-таки слушаете себя — вот меня это зажгло, и я буду про это разговаривать?

— То, что меня зажигает, как правило, откликается и моим читателям. Может, это какая-то моя особенность, способность «быть в струе», но так бывает. Хотя бывает и такое, что я пишу что-то, что не вызывает такого большого отклика и резонанса. Если честно, то я приблизительно понимаю, какой текст вызовет резонанс, когда я пишу, а какой — резонанса не вызовет, но мне важно его написать. Поэтому у меня есть и те, и другие тексты.

— Есть ли что-то, что делаете в режиме «каждый день», или живете по принципу «сегодня пишется — пишу, три дня не пишется — значит, не пишу»?

— Было такое время, когда я боялась пропустить хотя бы один день в публикациях. Это было что-то невротическое, как я сейчас понимаю. Казалось, что меня забудут или популярность начнет падать. Я не давала себе передохнуть, и писала-писала-писала. Но так как я человек постоянно рефлексирующий, то в какой-то момент спросила себя: а как это мне? И стала писать в режиме выбора — лучше мне сейчас написать или лучше мне все-таки передохнуть. Теперь могу сделать перерыв недели на три, и ничего, потом возвращаюсь, и все наверстываю.

— Есть ли пост или текст, которым вы особенно как-то гордитесь? И помните ли, в каком состоянии и с какой мыслью его писали?

— Да, у меня есть такие посты. И, как это ни парадоксально, они связаны скорее с моими собственными переживаниями, и в наибольшей степени похожи на эссе. Например, однажды я написала пост о женственности. Он разошелся очень сильно — много-много было самых разных перепостов — а написала я про то, как я собираю свою женственность из осколков разных частей. Написала после мощного инсайта, когда откопала в себе надежду и связала ее с образом Ассоль. Этот текст мне очень дорог, потому что он связан непосредственно со мной.

Помню еще я написала текст, который называется «В Москве похолодало» — я все еще в летнем, иду по Чистопрудному бульвару. Такая зарисовка про бабушку, которая торговала цветами. Я купила эти цветы, и мы с ней как-то очень душевно поговорили. И мне этот пост тоже очень дорог, как фотография — поймала момент и смогла его перенести на бумагу, и я наслаждалась этим.

— Интересно, когда вы говорите про тексты, которые вам нравятся — они же нравятся и читателям?

— Бывает по-разному. Насколько я помню, оба эти текста понравились и читателям тоже. Хотя бывает и так, что я не получаю широкий резонанс по своим личным постам, но они дороги мне.

— Есть ли какие-то внутренние табу, о чем нельзя писать?

— Однозначно. Например, нужно быть осторожным с границей, где искренность превращается уже в использование аудитории для того, чтобы слить какие-то свои процессы. И, к сожалению, этого очень много. Я часто вижу, как эта граница нарушается, то есть вроде бы человек пишет о себе и вроде бы искренне, а на самом деле, он заводит аудиторию, и аудитория начинает самозабвенно играть в треугольник «Жертва — Спасатель — Тиран». Когда, например, пишущий жалуется на кого-то — на своих супругов или на какие-то другие несправедливости — то есть разыгрывает жертву, а аудитория начинает его в комментариях спасать. Для меня такие посты неприемлемы, абсолютно.

Я считаю, что это не просто непрофессионально, а скорее, это безответственно. Вовлекать читателей в свои процессы – это абсолютно безответственно, это не моя история. Для меня важно, чтобы общество шло по пути осознания внутренних процессов. Чтобы люди прежде, чем выплевывать на бумагу или монитор какие-то свои внутренние процессы, успевали их хотя бы чуть-чуть отрефлексировать. Хотя бы на уровне «что я сейчас чувствую» — не кто там козел или негодяй, а что я прямо сейчас чувствую. Да, я чувствую злость, обиду, агрессию – как-то чуть-чуть порефлексировать и написать все-таки про себя, желательно, без упоминания имен.

Еще я всегда думаю о том, что меня читают мои клиенты – и реальные, и потенциальные, поэтому выдавать какую-то избыточную информацию о себе, нарушать границы их и нашего контакта – я тоже не могу. Словом, мне важно соблюсти баланс между искренностью и эмоциональным сливом, где человек использует аудиторию для участия в своих. Пока, кажется, удается.

— Вообще, в соцсетях вы за искренность и фотки на телефон, или за выверенный контент по плану?

— Ни с теми, ни с теми. Хотя я признаю оба эти контекста. Люди, которым тяжело принять себя неидеальными, выбирают фотографии, где все красиво и отретушировано. Люди, которым легче принять себя неидеальными, они больше читают тексты и смотрят фото, где так или иначе отражена тень. Они уже в курсе, что все мы злимся, завидуем, что нам чего-то не хватает, нуждаемся и так далее. Для себя я приняла решение, что мне не нужно ничего показывать искусственно, потому что мне нечего стыдиться в том, что есть. С другой стороны, есть какая-то этичность, есть какое-то уважение к аудитории, и я не буду вываливать на них все.

— Как поступаете с хейтерами и троллями на своей странице?

— У меня очень жесткие границы. Мне кажется даже, одни из самых жестких вообще в Интернет-сообществе. Я вообще не позволяю ни обсуждать никого на своей странице, ни нападать ни на кого. Почему? Я даже это могу объяснить. У нас еще нет такой, знаете, устоявшейся культуры выходить из треугольника Карпмана, замечать его и выходить. Никто не думает: «О, похоже, я сейчас впал в Тирана, потому что у меня такие ситуации были, и сейчас я, похоже, пишу это, потому что я не высказал злость тому человеку, который мне причинил ущерб». Люди просто самозабвенно уходят в срач, холивары, а я в этом не вижу вообще никакой пользы. Поэтому я устанавливаю очень жесткий стандарт на своей странице – никаких оценок и суждений, потому что, как только начинается обсуждение, тут же появляется огромный риск, что мы скатимся именно туда, в этот треугольник. Поэтому я говорю: извините, все, останавливаю. Баню легко, мгновенно.

— Если я сказала что-то, а человек не услышал — бан. Причем я вежливо, но твердо говорю: пожалуйста, не надо обсуждать моих героев, пожалуйста, не надо обсуждать меня – говорите о своих чувствах. Человек один раз не услышал и мгновенно удаляется из друзей. Не потому, что он мне как-то несимпатичен, а потому что я психолог с очень большим опытом. Я понимаю, что если человек один раз не услышал и не реагирует на границы, значит нарушения такие, что с ним разговаривать бесполезно. Мне потом шлют проклятия, мол, я не терплю никакого инакомыслия и критики, но друзья, а с какой стати я должна все это терпеть? И при чем здесь инакомыслие? Инакомыслие – это когда ты признаешь свою ответственность и говоришь: «Вы знаете, вот у меня другой опыт, он основан на том-то и на том-то». А когда кто-то просто начинает меня лечить и что-то мне втюхивать из треугольника, я прощаюсь.

Не быть жертвой: история отличницы, которая боялась разочаровать родителей

Как выскочить из ощущения зависимой жертвы, которая ждет важного действия извне, чтобы удовлетворить какую-то важную потребность? Психотерапевт Вероника Хлебова поделилась примером из своей практики.

Отличительные черты жертвы

Жертве не хватает границ, ей не хватает злости, чтобы разозлиться на совершенное по отношению к ней насилие. Ей не хватает разрешения сделать свой выбор. И еще ей не хватает совместности или контакта — того, чтобы родитель придал значение чувствам ребенка.

Зачастую человек в состоянии жертвы себя таковым не осознает, ибо находится в детской позиции: ребенок не критично смотрит на родителей — раз они с ним так поступают, значит, так и надо.

Отличительная черта пребывания в состоянии жертвы — ощущение обиды. Хватает сил признать, что что-то не так, но не хватает, чтобы разозлиться.

Работа с состоянием жертвы

Я изживала собственное ощущение жертвы множество раз, по разным поводам не сформированных прав и границ. Всякий раз поначалу было очень страшно, и много было вины. Затем на смену приходила ответственность и ощущение свободы.

Сегодня у меня было несколько клиенток с разными темами жертвы. Нет, все клиентки. И один клиент. Одна женщина жаловалась, что перед выступлением всегда впадает в тоску и ужас, что ее отвергнут. Она работает преподавателем в заграничном вузе. Она уже знает, что ее страхи связаны с родителями-нарциссами, которые ждали от нее первых мест, достижений и побед. Мы множество раз работали с ее напуганным ребенком, который боялся разочаровать родителей, а теперь уже студентов, научных руководителей, коллег. Но сегодня выплыл новый нюанс.

Она запускала новый проект со студентами. Проект глубоких обсуждений исторических процессов, когда студенты могли бы не только опираться на факты, но и говорить о своих чувствах в связи с проблемой. Я сказала, что идея очень интересная. Она обрадовалась. Я же в терапии проекция ее мамы, только оказывающая поддержку.

Однако у нее перед началом проекта начались приступы страха, практически панические атаки. Я спрашиваю: на что похоже это новое событие, что уже она раньше проживала, что было эмоционально похоже на то, что она чувствует сейчас?

И вот она вспоминает, что поступает в школу. Ей 6 лет, а мама ее натаскивает на то, как правильно ответить. Она до дурноты боится дать неверный ответ.

Тут у меня складывается цепочка. Новый проект связался с поступлением, а этих поступлений, тестов и вступительных экзаменов в ее жизни были десятки.

И каждый раз от нее родители ждали успешной сдачи: «Мы в тебя столько сил вложили, ты что, простой тест не можешь написать?».

Вот она, жертва. Прав нет, только обязанность соответствовать ожиданиям.

Мы говорим о том, чего ей не хватило от матери, какой поддержки — «Молодец, ты справишься», «Я все равно люблю тебя»? Она прислушивается к себе и отрицает — нет, не то.

И тут меня осеняет: ее нужно вообще освободить от тестов и экзаменов: «Я больше не позволю тебя мучить этими тестами и экзаменами. Играй, ты же ребенок».

Глаза моей клиентки просияли. Она задышала и заулыбалась. Вот чего она не дождалась от матери. Вот какого разрешения ей не хватило. Вот где теперь будут стоять ее новые границы.