Доктор ЗЛО
Доктор зло
Пережив 50-градусный мороз на высоте 10 000 метров, Андрей Щербаков не смог растопить холодных сердец столичных врачей, решившихся выставить за порог больницы ребенка с обмороженными руками.
В родной Перми Андрею грозит ампутация кистей рук, вина за которую фактически может лечь на руководителя Департамента здравоохранения Москвы Андрея Сельцовского.
Консилиум
Вчера состоялся консилиум, на котором пермские медики решили пока воздержаться от ампутации кистей 15 летнего Андрея Щербакова и попытаться остановить гангрену без хирургического вмешательства.
Провинциальные врачи делают все возможное, чтобы предотвратить ампутацию. Но они не дают гарантий, что смогут спасти жизнь подростка без ампутации.
– Я работаю 12 лет врачом, и впервые мне было так трудно принимать решение, – говорит заведующая отделением гнойной хирургии Пермской детской клинической больницы №15 Наталья Павленко. – С одной стороны, промедление смерти подобно, с другой – мы думали о дальнейшей судьбе мальчика, который из-за нашей возможной ошибки может на всю жизнь остаться инвалидом. Осмотрев пациента, мы пришли к мнению, что надо подождать дней десять, чтобы была видна четкая граница между живой и пораженной тканью. Сейчас мы проводим антибактериальные процедуры, ежедневные перевязки и наблюдаем, как поведет себя живая ткань.
Пермские врачи удивляются бесчеловечности людей, выдворивших тяжело больного мальчика из столичной клиники.
– Когда я увидела кисти Андрюши, была просто шокирована, – продолжает Наталья Петровна. – Как могли столичные хирурги выписать такого тяжелого пациента – я просто не пойму! Когда они подписывали документы о выписке, у него уже началось отмирание тканей! Боюсь, что ампутации кончиков пальцев обеих рук не избежать, но мы сделаем все, чтобы этого не допустить.
Сельцовский
Чем известен Андрей Сельцовский, кроме своего заслуженного отца, военного хирурга Петра Сельцовского?
Скандалы, разгоравшиеся вокруг экс-министра Михаила Зурабова, его благополучно миновали. На все вопросы москвичей, обеспокоенных ситуацией в сфере здравоохранения города, Сельцовский всегда отвечал, что Москву катаклизмы обошли стороной. Однако 5 лет назад главный медик столицы уже дал повод посмотреть на себя по-другому – «Норд-Ост». Тогда штурм на Дубровке унес жизни 128 заложников. Большая часть которых, по мнению ряда экспертов, погибла из-за несвоевременно оказанной медицинской помощи, отвечал за которую Андрей Сельцовский.
Кстати, особая роль Сельцовскому принадлежит и в введении полисов обязательного медстрахования, которые, как оказалось, легко решают судьбу «немосквичей», оказавшихся на больничной койке в столице России. Атрибута бездушной медицины, для которой не существует больного ребенка. А есть только прописка.
«Норд-Ост»
Сейчас уже трудно судить о том, что происходило тогда на Дубровке, когда первых пострадавших начали выносить из здания театрального центра. Однако, несмотря на противоречивость сведений, большинство свидетелей в смерти такого количества людей винят врачей. Точнее, одного – главного медика Москвы Андрея Сельцовского, который лично руководил операцией по оказанию экстренной помощи на месте трагедии. Достаточно только одного факта, одной цитаты из доклада, подготовленного близкими тех, кто погиб во время страшного теракта.
«. Автобусы с пострадавшими не были оснащены сотрудниками «скорой помощи» и машинами сопровождения. Оснащение автобусов сотрудниками «скорой помощи». проводилось сотрудниками ЦЭМП на месте по согласованию со штабом и Сельцовским А.П. Первичная сортировка пострадавших также лежала на сотрудниках ЦЭМП. Массовая транспортировка пострадавших в автобусах без должного количества сопровождающих врачей, фельдшеров и спасателей. сыграла негативную роль. »
Тогда, после «Норд-Оста», оказавшись в центре внимания общественности, он напрочь отрицал свою вину, не испытывая неловкости, даже когда ему задавали вопросы об отставке.
– Говорить о том, что вот туда доставили, там было плохо. – рассуждал Сельцовский. – Но вот если бы там было плохо, то там бы люди погибли. А в больнице никто не погиб. Вот вам и ответ на все это.
Андрей Щербаков тоже не погиб. Ни в 50 градусном морозе на высоте 10 000 метров, ни в вашей больнице.
Только смотреть в глаза его матери, сын которой останется без рук, вам должно быть так же тяжело, как и тем, кто потерял своих близких на Дубровке.
Сельцовский Андрей Петрович биография Википедия
Андрей Сельцовский, хирург, доктор медицинских наук, профессор, экс-руководитель Департамента здравоохранения города Москвы: «К сожалению, спустя много лет нашу профессию, профессию медика, накрыло дензнаками»
Андрея Петровича Сельцовского, без преувеличения, знает вся Москва: долгие годы он поддерживал нормальное самочувствие многомиллионного города — возглавлял столичный Департамент здравоохранения. За эти годы многое в медицинской помощи москвичам изменилось в лучшую сторону. Но мало кто знает, что до высокой должности Андрей Петрович три десятка лет проработал хирургом-травматологом, а еще раньше многие годы, будучи военным врачом, оперировал раненых в «горячих точках».
— Андрей Петрович, вы — человек-легенда. У вас за плечами войны в Афганистане и Эфиопии; «Норд-Ост» и «Трансвааль-парк». В фильме «Легенда №17» о Валерии Харламове вы являетесь прототипом для актрисы Нины Усатовой — она работает хирургом, оперирующим знаменитого хоккеиста. Что бы вы выделили как самое главное в своей жизни?
— Главное? Мне, считаю, в жизни везло: не то, что со мной произошло, а то, с чем и с кем я сталкивался по своей работе. В течение 15 лет я работал в знаменитом учреждении — в Главном военном клиническом госпитале им. Н.Н.Бурденко. Естественно, было немало и тяжелых, непредвиденных ситуаций, которые случаются во время хирургической деятельности. А что касается «горячих точек», то не я один там был, мои коллеги тоже несли это нелегкое бремя.
В принципе у каждого человека всегда есть возможность отойти в сторону, не рисковать жизнью. В этом смысле я очень признателен своим учителям. И не только прямым наставникам, но и людям, с кем я бывал в командировках, с кем работал в госпитале Бурденко, где начальником был генерал Николай Леонидович Крылов. Но особенно благодарен Виктору Васильевичу Черкашину — главному травматологу госпиталя, человеку очень грамотному, фантастически образованному.
— Как к вам на хирургический стол попал Харламов?
— У него после автокатастрофы была тяжелая травма голеностопного сустава, перелом ребер, проблемы с грудиной. И я его оперировал. После этого он, слава богу, восстановился и даже продолжал играть несколько лет. Но я ведь не одного Валеру Харламова оперировал, оперировал Бабинова, Капустина, Немчинова, Макарова, Фетисова и многих других ребят. В советское время это были люди-небожители, а в народе гуляла шутка, что в Советском Союзе есть три выездные модели: это балет Большого театра, космические ракеты и хоккейная команда ЦСКА…
— Вы были много лет министром здравоохранения столицы. Это круто — осознавать, что ты управляешь всей системой городского здравоохранения? Вообще быть министром — в кайф?
— Важно, что меня заметили и выбрали на эту должность. Но то, что было за кадром, далеко не кайф. Надо было очень сильно вкалывать, и не одному, — в одиночку ничего не сделаешь, нужны команда, профессиональные люди. Врачам надо верить, помогать им, продвигать по службе молодых.
К сожалению, спустя много лет нашу профессию, профессию медика, накрыло дензнаками. Но даже при этом положении вещей должны быть нормальными правила игры: пациенты должны быть абсолютно убеждены, что в случае болезни им помогут. Что бывает, увы, не всегда. Особенно в этом внимании нуждаются люди моего, «зрелого возраста». Цель на все времена одна — медицинскую помощь нужно сделать максимально доступной и максимально квалифицированной. Чем мы, собственно, и занимались.
Когда мы приступили к работе, в городе были огромные проблемы со Скорой помощью. Тогда и появились известные сегодня диспетчерские, огромные центры, которые мы развивали. Были выделены детские врачебные бригады «скорой» (до этого их не было), и этим самым мы убрали огромное количество жалоб в наш департамент.
При службах «03» ввели запись переговоров пациентов с работниками Скорой помощи. Сейчас кто-то пытается говорить, что в то время было мало жалоб. Ерунда все это, жалоб всегда было много, но мы могли определить, кто виноват: звонивший, дежуривший фельдшер или врач экипажа. Кстати, в то время мы по выездным магистралям расставили службы Скорой помощи — и время доезда до места аварии, до больных снизилось вдвое. В городе были проблемы с эндоскопической и вообще с хирургической службой. И смертность была высокой в этой области. Но нам удалось ее снизить. В этот период с помощью города очень многое построили: поликлинику в Бутове, корпуса в 1-й Градской, в Боткинской, в Склифе, в 9-й городской больнице; прекрасное здание НИИ неотложной детской хирургии и травматологии. Все это было возведено, сдано и, слава богу, функционирует до сих пор.
За то время немало сделано и для развития акушерства и гинекологии. Надо сказать, что вовремя приняли решение утвердить на эту должность Марка Аркадьевича Курцера, который очень много сделал.
— В народе принято считать: мужчину в профессиональном плане «выводит в люди» жена. Но есть второй постулат: «У хорошего мужа и жена хороша»… Какой посыл вам больше нравится?
— Второй постулат мне, конечно, больше нравится. И за это я благодарен своей жене — Наташе. И убежден: у каждого человека есть две судьбы — характер и семья. Это важнейшие вещи для человека. У меня много внуков, много невесток, я — отец четырех сыновей. И я их всех люблю. Поэтому мне в этой жизни ничего не страшно. У меня есть даже правнуки! В семье три доктора: я, сын и внучка, которая пошла в кардиологию. Мне все же 75 лет.
— Чем вы сейчас занимаетесь?
— Стараюсь осмыслить прошлое, хотелось бы изложить все это в книге, но пока не очень получается. Я очень многое в свое время недочитал, поэтому стараюсь наверстывать. Сейчас перечитываю Пикуля, в данный момент — роман о юнгах. Книга о флоте, об истории. Хотел бы произнести в этой связи одну фразу из книги: прошло время любви, осталось время для молитвы.
Медицинский саквояж Андрея Сельцовского
Хирург милостью Божией справляет 80-летний юбилей
В середине 80-х на хоккее в лужниковских кулуарах знаменитый врач легендарного ЦСКА Игорь Силин, спеша в раздевалку, на ходу представил коллегу: «Доктор Сельцовский — оперировал Валерия Харламова».
Мне — начинающему журналисту — надо было, как писал поэт Александр Аронов, посвятивший жизнь «МК»: «Остановиться, оглянуться…» Но я тоже торопился по каким-то, как казалось, неотложным делам, упуская в репортерской суете — главное…
И не то чтобы я сейчас пытаюсь наверстать упущенное, воспользовавшись юбилейной датой Андрея Сельцовского. Просто, в отличие от себя тогдашнего, делавшего первые шаги в профессии, сегодня, кажется, осознаю истинный масштаб личности профессора Сельцовского. Потому, десятилетия спустя, и напросился к нему на интервью.
С женой Наташей.
— Андрей Петрович, кажется, ваша судьба предопределилась еще при рождении…
— В какой-то степени… Я родился в медицинской семье, в раннем детстве появилось осознание: родители — врачи. Папа руководил кафедрой хирургии, мама работала рентгенологом в одной из самых знаменитых московских больниц — 1-й Градской. Началась война — отец ушел на фронт, нас с мамой отправили в эвакуацию — за Урал.
— Урал — не Ташкент… Как выжили?
— Поселили нас в избе, помню, с деревянными полами. Хозяин — лесник — в почтенном возрасте, поэтому не воевал. Не помню, как они нас подкармливали, но понимаю: мы с мамой не умерли с голоду благодаря его семье. Вернулись в Москву в конце войны, после победы возвратился папа…
Недавно смотрел телепередачу про новороссийский десант — морскую пехоту под командованием Цезаря Куникова. Отец служил в медсанбате, который был выброшен на плацдарм вместе с десантом. Попал в страшную мясорубку — они вели кровопролитные бои, но боевую задачу ценой многих людских жизней выполнили. Смертельно раненому майору Куникову присвоили звание Героя Советского Союза.
Кто будет в Новороссийске, пусть подъедет в порт и посмотрит на простреленный железнодорожный вагон, весь в кружевах от осколков и пуль, все насквозь пробито. Там и памятная стела Куникову, который сам вел на штурм морских пехотинцев, — среди них сражался и мой папа, к счастью, уцелевший.
После войны мы оказались в доме: половина здания стоит на Садовом кольце, а вторая — на Арбате. Жили в коммунальной квартире: в двух комнатах — я с родителями, по соседству — кремлевский доктор Егоров.
— Вы говорите о профессоре Егорове, с которого началось трагическое сталинское «дело врачей»?
— Петр Иванович был лечащим врачом Сталина. Его с коллегами не просто арестовали, а инквизиторски пытали, выбивая нужные показания. «Разоблачение врачей-убийц» — одна из самых позорных и отвратительных страниц сталинской эпохи. После смерти «вождя» всех оправдали, реабилитировали, некоторых — посмертно…
— За вашей спиной — знаменитая Санкт-Петербургская военно-медицинская академия, действующая по указу Павла I с 1798 года.
— Это медицинская фундаментальная школа, исчисляемая столетиями — аналогов не существует. И мне посчастливилось пройти всю систему подготовки врачей в разные рода войск. Попал в вертолетную часть.
— И щеголяли в кожаной куртке, в модной пилотке…
— Нет, вертолетная часть — это вертолеты, а я в белом халате обеспечивал здоровье летного состава. Оттуда перевели в Московский гарнизонный госпиталь, где работал травматологом. Специальность медицинскую выбрал из-за привязанности к спорту: серьезно занимался борьбой, тренировался у выдающегося советского тренера Георгия Звягинцева, который тоже приложил руку, чтобы я стал хирургом. В те времена врачей в командах было мало — я практиковался на партнерах по команде. Карьера военврача представлялась перспективной, хотя карьеристом я в прямом смысле слова никогда не был. И тут, как бы помягче выразиться, «подвернулась» командировка в Эфиопию, где шла гражданская война.
— Вызвались добровольцем?
— Родина приказала: «Поедешь!» — я ответил по-военному: «Есть!», поскольку был человеком в погонах. Не спрашивайте, какого черта мы влезли в эту войну, — я не политолог. Не наш мир — не наша война. Мы мотались туда-сюда по Эфиопии, эвакуировали раненых, оперировали: на всю страну у них было пять хирургов…
Меня привезли в провинцию Харрара, с аэродрома сразу — в операционную. Вдруг раздается дикий скрежет и вой — я с перепугу чуть под стол не залез. Оказалось, поставили «катюши» рядом с забором госпиталя. На всю жизнь запомнил: когда «катюши» стреляют залпом — рядом лучше не стоять.
— Потери были большие?
— В основном потери были у кубинцев и местных военные. Кубинцы нам очень помогали. Вернешься после операций — всегда нальют тарелку горячего супа, вспоминаю их с благодарностью.
— У моего коллеги Виктора Гусева, замечательного телекомментатора, как и у вас, есть награды за боевые действия в Эфиопии…
— Виктор — смелый человек, к тому же очень позитивный, работал военным переводчиком в регулярных войсках. Они все время на переднем краю дислоцировались, так что Витя хватил на войне свой фунт лиха, да и всем доставалось.
Я там провел почти четыре года. Тяжелейшая обстановка: желтуха на каждом углу, базировались в километре от госпиталя прокаженных. Идешь по улице — тебе навстречу люди с проказой в последней стадии, к тому же еще и агрессивные…
Но случались вещи, которые теперь вспоминаются с юмором. Как-то менялись летные экипажи, пилоты устроили «отвальную». Смотрю, за столом обезьяна — стала ласкаться, как ребенок. Летчики говорят: «Петрович, возьми к себе, а то пропадет». Я растрогался, забрал обезьяну в бунгало, на следующий день возвращаюсь с работы — в доме все вверх тормашками, холодильник нараспашку, запасы спиртного уничтожены… Обезьяна мертвецки пьяная спит на диване. Оказалось — алкоголичка! Потом выяснилось: хитрые «летуны» не знали, как ее сбагрить, и воспользовались моей неопытностью. Еще обезьяна схватила однажды пистолет и стала носиться по комнате…
— Могла и на курок нажать…
— Тогда было не до смеха. С большим трудом удалось передарить эту пьющую обезьяну экипажу, который только прилетел.
— Как вернулись в мирную жизнь?
— В Эфиопии война для меня не закончилась: потом был Афганистан. Правда, располагался наш госпиталь на советской территории, в райкоме партии. Там такое местечко было — называлось «старая застава», прямо на границе. Десять минут лета «за речку» — привез раненых и обратно.
— После демобилизации сразу нашли себя на гражданке?
— В Главном медуправлении Моссовета меня отфутболили — пошел в 54-ю больницу на должность «дежуранта»: ниже ступени у врачей нет — дежурный врач, который работает сутки через трое. А куда деваться — семья хотела кушать… И параллельно подрабатывал в такси…
— Андрей Петрович, вы — и за «баранкой» такси?!
— А что вас удивляет? Для меня такая подработка была подарком судьбы. Я жил в доме на Госпитальном Валу, большинство соседей — таксисты. Питались мы в столовке, прозванной «под шарами» и располагавшейся в бывшей церкви. Там был наш район — таксомоторный парк, больница, дом рядом…
Таксисты «шпилили» в карты — игра называлась «три листика». Иной раз они за картами засиживались до рассвета. Мне говорили: «Хочешь поработай — вот ключи, езжай, а мы поиграем». Был другой мир, другая психология — протянутая рука не отталкивалась. И мне подработка за рулем служила существенным подспорьем. Ничему выдающемуся меня такси не научило, но до сих пор помню, сколько в парке стоило помыть машину, — рупь. Одним словом, про «чаевые» знаю не понаслышке…
— Но и пациенты, наверное, как и пассажиры, попадались благодарные?
— Самый большой подарок — чекушка водки за осмотр.
— Когда погас «зеленый огонек»?
— Стал главврачом 81-й больницы, отработав заместителем в 29-й. Такси осталось в прошлом.
— Как вы, человек с борцовским прошлым, оказались в мире хоккея?
— Жизнь свела с выдающимся спортивным врачом Олегом Марковичем Белаковским. Если у ребят что-то случалось, он говорил: «Андрей, помоги». Он мне симпатизировал, приглашал с собой на стадион. Однажды на футбольном «Динамо» подходит Всеволод Бобров, с которым они выросли вместе в Сестрорецке, и спрашивает Белаковского: «Олег, ты не расскажешь — во что это они играют?!» Почему-то фраза Боброва врезалась в память.
Олег Маркович познакомил меня с врачом хоккейного ЦСКА Игорем Силиным — знакомство переросло в дружбу.
Легенда советского хоккея Валерий Харламов после операции со своим хирургом — выдающимся врачом Андреем Сельцовским (справа)
— Кто был первый хоккеист, которого вы прооперировали?
— Белаковский привез Валерия Харламова после автомобильной аварии. Сначала сутки-двое он провел в 67-й больнице на Хорошевке, где написали: «Использование в сборной Советского Союза нецелесообразно». Олег Маркович доставил Валерия к нам в главный госпиталь, сказал: «Это твой!»
— Спрошу пафосно: ощущали ответственность перед страной, которая на Харламова молилась?
— Я знал, что оперирую хоккеиста сборной. Сколько мне было — лет тридцать пять… Чего я там понимал-то? Несколько хирургов участвовали в операции: Паша Брюсов, руководивший хирургической службой, по-моему, Минобороны, восстанавливал согнутую грудину, а я — голеностоп. Харламов уперся в педаль от удара, сустав разбился. Сделали по уму — как надо.
— В известном художественном фильме «Легенда №17» роль хирурга исполняет талантливая актриса Нина Усатова. Не огорчились, что вас играет женщина?
— Это выбор режиссера. Важно, что фильм удачный получился.
— Немногие хирурги могут похвастаться, что послужили прототипом героя для кино…
— Я не тщеславен, но не стану кокетничать: было приятно. Все-таки Харламов после операции не просто вышел на лед — великолепно играл и в ЦСКА, и в сборной.
У нас возникли товарищеские отношения. Однажды приезжаю поздним вечером в госпиталь посмотреть больного — на проходной с придыханием говорят: там на диване Валерий Харламов спит, он билеты на хоккей привез.
— Трогательно…
— В какой-то игре, по-моему, с чехами, забил решающий гол, не поленился — забрал шайбу и подарил мне.
— Как вы узнали о его гибели в аварии?
— После аварии выживают, а он попал в автокатастрофу. Я вернулся из командировки — мне говорят: «Валерку привезли!» Я оторопел: «Как?!» Пошел в морг, попрощался. До сих пор слезы наворачиваются…
— Знаю, вы оперировали великих хоккеистов — Вячеслава Фетисова, Сергея Макарова, Сергея Бабинова…
— Еще Валерия Зелепукина, Олега Браташа… Вратарю «Крылышек» Браташу я за день прооперировал оба колена. Личный рекорд… Там большой список.
— Представляю вашу коллекцию клюшек с автографами — любой аукционнный дом бы позавидовал.
— Умыкнули, пропала коллекция. Но главное — отношения с ребятами сохранились. Помню, один из хоккеистов (не буду называть фамилию — в сборной играл) сильно напился после операции. Я осатанел: «Я тебя убью!» — «Андрей Петрович, друзья приехали проведать…» — лыка не вяжет. Ору: «Охренел, что ли?!» — сейчас со смехом вспоминаем…
В операционной. Слева — Андрей Сельцовский.
Ценю, что у ребят сохранилось чувство признательности к оперировавшему хирургу. Как и я бережно храню отношения с выдающимся спортивным доктором Сергеем Павловичем Мироновым, которому могу позвонить в любую минуту.
— Откройте мне секрет: в 2002 году вы — руководитель Департамента здравоохранения Москвы в ранге министра — и появляетесь на Олимпиаде в Солт-Лейк-Сити у бортика нашей хоккейной сборной в блейзере с государственным гербом и медицинским саквояжем вместе с Игорем Силиным…
— Пригласил поработать на Олимпиаде Вячеслав Фетисов, возглавлявший национальную команду.
— Лужков как вас отпустил?
— Юрий Михайлович без спорта жизнь не представлял. Спокойно сказал: «Поезжай». В Солт-Лейк-Сити была команда мечты, без «туристов» в коллективе, бились с первой секунды до последней. Леша Жамнов вышел со сломанным ребром, играл через адскую боль — «блокада» не помогла. Влетает в раздевалку, сбрасывает шлем, кричит: «Идите вы… со своим хоккеем!» Перерыв заканчивается — он все надевает: «Нет, надо до конца допеть…»
Американцы нахамили — судья сделал вид, что не заметил. Дарюс Каспарайтис кивает Володе Малахову: «Пойдем поучим!» Вышли и наваляли по полной программе — судья промолчал. Гладиаторы — «красная машина»! Немного не повезло в полуфинале…
Жили, помню, в жутких условиях, как в тюрьме. Поселились с доктором Игорем Силиным в одной комнате, я мог спать, а он — только стоять: вот вам и хваленая Америка! Пять наших олимпийских чемпионов запихнули в каморку папы Карло…
В три часа ночи приехали из WADA проверять на допинг, а у нас — игра с утра. Послали с Игорем с разрешения руководства всех по известному адресу — они ретировались, никаких санкций к команде не последовало. Потом, правда, в Олимпийскую деревню не пустили — я бросил аккредитацию и ушел. Быстро меня разыскали, извинились и привезли обратно в деревню.
— Андрей Петрович, юбилей вы встречаете в должности одного из руководителей Онкологического института имени Герцена. Мне немножко непонятно…
— Где я и где онкология. Был период: я работал в онкоцентре главного военного госпиталя. Года два, кажется… К сожалению, распространены костные виды онкологии — я ими занимался.
— Мы не поговорили о главном — о семье.
— Любимая жена — Наташа, взрослые сыновья — Петр и Денис, крепко стоящие на ногах, внуки и внучки — моя услада. Кстати, внучка Катя без всякой протекции выбрала профессию врача — значит, медицинская династия, которая началась с моих родителей, продолжается…
Лечить людей, спасать людей — что может быть важнее в этом мире? Вот такая у меня, извините, простая философия жизни. И переучиваться поздно, да и не хочется…
Не оставляет мысль: судьба Сельцовского могла бы послужить не фрагментом — готовым сценарием для кино. Только хотелось бы, чтобы Андрея Петровича все-таки сыграл мужчина.