Голубая Надежда. Корень Зла ч. 21
Ценная бандероль стоимостью в один доллар
Blue Hope/Голубая Надежда
Корень Зла
Бриллиантовые королевы
Любовь и страсть Галины Брежневой
«. что женщине ни запрети, она всё равно сделает по-своему»
(Артур Конан Дойл)
В окружении Генерального Секретаря ЦК КПСС тайком шутили:
— Одним глазом Брежнев следит за страной, другой за дочерью.(1)
Леонид Ильич всячески старался опекать и наставлять на истинный путь Галину, в отличие от своего сына Юрия Леонидовича, работавшего заместителем министра внешней торговли. В стране многие даже не подозревали, что у Брежнева, кроме дочери, есть ещё и сын, всегда предпочитавший скромно держаться в тени отца.
А вот Галина, сорокалетняя разведённая женщина, ещё жила с родителями. В доме № 26 на Кутузовском проспекте, рядом с квартирой Брежневых была подсоединена небольшая двухкомнатная квартирка. Только вход был один.
Иногда в гости к Галине приходили подруги, задерживались допоздна и оставались ночевать. Пока они не ложились спать, Брежнев тоже не засыпал. Учёт и контроль! Чем это можно объяснить? Чтобы дочь не могла компрометировать отца? Или всё же излишняя любовь? Думайте сами! Решайте сами!
Но не всё мог контролировать Леонид Ильич. Дочь давно вышла из-под контроля. Это был уже взрослый человек со своими устоявшимися взглядами. Хотя иногда продолжала вести себя как капризная принцесса. А как иначе? Все взгляды были обращены на неё, Галину, дочь Генерального секретаря ЦК КПСС.
Подробности романов Галины обрастали легендами, их смаковали и в политбюро, и в обществе, и на рынках. Как и Мэрилин Монро Галина Брежнева могла бы воскликнуть:
«Вы когда-нибудь были на моём месте? Так вот, не стоит осуждать!»
Ухажёров было много. Их привлекали в Галине не только внешние данные, но и связи в высших эшелонах власти, респектабельность, солидность, представительность и последующее за этим благополучие. Всем хотелось получить вместе с сердцем дочери Брежнева «тёплое местечко».
Галина никогда не изображала из себя святую, но и не опускалась до разврата. Она любила открыто, очертя голову бросаясь в пучину чувств. Ничего не скрывала. Ничего не боялась. И ей не было стыдно за свои чувства. Всегда говорила:
— Надо любить, пока жива!
Тот, с кем Галина встречалась, всегда был «единственным» мужчиной. Её страсть была для многих слишком властной, изнуряющей, утомительной. Иначе она любить не умела.
«Любовь — единственная страсть, которая не выносит ни прошлого, ни будущего»
(Оноре де Бальзак)
После развода с Милаевым и неудачей с Игорем Кио, у неё были ещё красивые, но всё же чаще горькие и бесперспективные романы.
«Настоящая любовь всегда творит, и никогда не разрушает. И в этом — единственная надежда человека»
(Леонардо Бускалья)
Леонид Ильич, как мог, старался держать дочь в строгости. Он даже отказал ей в покупке отдельной квартиры.
— Ты должна жить с родителями, — настаивал «заботливый» отец великовозрастной дочери.
Впрочем, отцовское сердце не всегда было столь сурово. Галина всё же получала от могущественного папы в качестве подарков то дачу, то машину, то драгоценности.
Леонид Ильич её баловал, позволяя дочери брать редкие драгоценности из Гохрана не во временное, как другие, а в вечное пользование.
Драгоценности стали смыслом жизни Галины, её хобби. Украшения Брежневой дарили кто в знак благодарности, кто в качестве аванса, когда просили посодействовать попасть на приём к отцу, чтобы устроить какое-то важное дело. К Галине стояла очередь просителей, но дочь генсека могла и без папиной помощи уладить многие проблемы — часто достаточно было её звонка, чтобы вопрос решился мгновенно.
Естественно, бесчисленные знакомые использовали эти возможности.
Галина часто получала взятки за то, что кому-то помогала, кого-то спасала. Но всё это были мелочи на фоне тех денег, которые она получала от перепродажи драгоценностей.
Вот из драгоценностей Галина и извлекала коммерческую выгоду. Никто долго не понимал, откуда у Галины Брежневой столько денег, которыми она сорила направо и налево. Ведь в министерстве иностранных дел, где она официально работала, зарплаты были хоть и на приличном по советским меркам уровне, но всё же не столь огромными, чтобы можно было жить на широкую ногу, даже так, как дочка генсека.
Ювелирные магазины Москвы несколько раз в год повышали цены на весь ассортимент. За несколько дней до повышения Галина Леонидовна и её подруга — жена министра МВД Светлана Щелокова (2) сметали с прилавков всё самое лучшее, тратя на покупки огромные по тем временам деньги — сотни тысяч рублей. Когда самая высокая зарплата была 110 рублей. А потом, после переучета, на изделиях меняли ценники и снова продавали, намного дороже. Самое изысканное дамы оставляли себе.
Впоследствии, когда в Москве на улице Лавочкина построили ювелирную фабрику, Галина заказывала там эксклюзивные украшения по собственным эскизам.
«Кто имеет меньше, чем желает, должен знать, что имеет больше, чем заслуживает»
(Г.Лихтенберг)
Расставшись с Кио, Галина по-прежнему ездила в качестве костюмерши с цирком на все гастроли. Она пыталась найти свое счастье. Однажды во Франции она познакомилась с журналистом «Советской культуры» Олегом Алексеевичем Широковым. Широкову тогда многие говорили:
— Бери быка за рога! Не пожалеешь!
А друзья уговаривали Олега жениться на влюбленной в него Галине. Даже придумали поговорку:
— Хоть имей сто пороков, но женись, как Широков!
Позже это прозвучало с другой фамилией: «Не имей сто баранов, а женись, как Чурбанов». Но у Широкова уже была невеста. Он не хотел становиться зятем генсека.
Когда Галина заявила Олегу:
— Завтра пойдём знакомиться с папой!
Олег Алексеевич сбежал. Вот так Широков! Все ждали суровой опалы журналиста. Но Галина не отличалась мстительность, умела быть благодарной.
Широкова назначили заведующим корпунктом ТАСС в Париже.(3)
Другим журналистом, который привлёк внимание дочери Брежнева, был Александр Авдеенко. Галине он очень понравился и хотелось искренне ему помочь.
— Саша, я помогу тебе, но ты должен вступить в партию. Ты очень талантливый человек, но так просто в жизни ты не пробьёшься, — говорила Галина Авдеенко. А сама не была ни комсомолкой, ни членом партии. Этот роман тоже не получил никакого серьёзного продолжения. (4) Широков и Авдеенко потом виделись с Галиной и даже после смерти Брежнева отзывались о его дочери с неизменным уважением и весьма доброжелательно.
Галина недолго оставалась одинокой. Она опять безумно влюбилась. Это был знаменитый танцор, солист балета Марис Лиепа. (5) Познакомила их Инна Иванова, у которой сын танцевал в Большом театре СССР. Но Лиепа был женат, с двумя детьми. «Везло» Брежневой на женатых мужчин.
К моменту встречи с Галиной Лиепа был в зените славы. Перед ослепительным красавцем, к тому же младше её на 7 лет, «бриллиантовая королева» не устояла. Она стала терпеливо добиваться его благосклонности.
Мариса считали одним из самых элегантных мужчин в Советском Союзе. Одним из первых он стал носить длинную шубу, соболью шапку а-ля Шаляпин. Свои многочисленные лилово-голубые костюмы, которые так шли к его глазам, заказывал у Пьера Кардена. (6) По тем временам это было необычайной роскошью. Балерина Майя Плисецкая считалась одной из «муз» Кардена.
Что Марис был её первым мужем, почти никто не знал. Ни в одной официальной биографии Плисецкой об этом не упоминается. Везде написано: в 1958-году Майя Плисецкая вышла замуж за композитора Родиона Щедрина. Да и Марис в своих мемуарах обходил их брак с Плисецкой молчанием. Они договорились, что никогда не будут говорить друг о друге, и обещание своё сдержали.
Но, несмотря на развод, Марис всегда восторгался Майей, для него лучше балерины на свете не было! Часто повторял:
— От её глаз могут загореться декорации, такой она была темпераментной.
А Плисецкая ценила Мариса Лиепу как партнёра.
«Кто хочет удержать — тот теряет. Кто готов с улыбкой отпустить — того стараются удержать
(Эрих Мария Ремарк)
Марис одевался изысканно. Даже носки у него были особенные, в шотландскую клетку, импортные, очень дорогие. Сумку из дорогой кожи носил через плечо, а пальцы украшали перстни с бриллиантами.
А как красиво красавец Лиепа ухаживал за женщинами! Он завёл записную книжку, куда записывал дни рождения жён высокопоставленных чиновников. Этим дамам ко дню рождения Марис присылал роскошные букеты. Женщины от такого внимания таяли и рассказывали мужьям о галантном танцовщике.
Благодаря этому Лиепа был занят в главных партиях самых популярных балетов.
«Человек, не склонный бороться за то, чего ему хочется, не достоин того, чего ему хочется»
(Фредерик Бегбедер)
Когда Галина приходила на выступления Лиепы в Большой театр, в зале на её месте в первом ряду всегда лежали шикарные цветы. Галина Леонидовна мечтала стать его женой и добивалась этого всеми возможными способами. Она осыпала подарками и почестями. Чего стоила одна золотая цепь чуть ли не в полкило весом! Лиепа милостиво принимал ухаживания Галины Брежневой. Она считала своим долгом помогать Лиепе, добывала для его детей дефицитные подарки к Новому году.
Марис с семьей въехал в огромную квартиру в центре Москвы. В доме на Неждановой (в Брюсовом переулке) власть давала квартиры только звёздам первой величины. В большой гостиной он поставил свою давнюю мечту — белый рояль и украсил интерьер коллекцией антиквариата.
Галина Брежнева верила, что когда-нибудь любимый Марис разведётся с женой и они будут счастливы. Галина потеряла голову от страсти. Их отношения ни для кого не были секретом, даже для жены. Они встречались открыто, вместе обедали в ресторане гостиницы «Советская», подолгу жили в квартире ее подруги Милы Москалевой. Покровительство Брежневой вызывало у его коллег сильные чувства: ему уже не только завидовали, его боялись…
Лиепа как и все женатые поклонники Галины, говорил о своей любви к детям и о чувстве ответственности перед семьей, которое ему мешает развестись с Жигуновой.
Марис однажды также сделал подарок Галине — отвёз её в Ригу и познакомил со своими родителями. Наивная «советская принцесса» обрадовалась, понадеявшись, что это была помолвка. Но она ошибалась — после поездки в Ригу ничего не изменилось. В 1970 году Галина буквально выбила для своего любимого Ленинскую премию (7). Премию получили не только Марис Лиепа, но и Михаил Леонидович Лавровский — артист балета, за роль Спартака и постановщик балета «Спартак» балетмейстер Юрий Николаевич Григорович.
Премия не помогла. Несчастная любовь доводила Галину до отчаяния. Ей было горько, очень больно.
«Любовь — это боль и мука, стыд, восторг, рай и ад, чувство, что ты живешь в сто раз напряженней, чем обычно, и невыразимая тоска, свобода и рабство, умиротворение и тревога»
(Сомерсет Моэм «Театр»)
Прошло пять лет.
— Я разведусь и мы поженимся! — обещал Марис. — Подожди!
И Галина ждала и страдала.
Леонид Ильич не одобрял роман дочери с женатым мужчиной. Все пять лет она страдала по Марису. А он даже после знакомства с родителямм так и не решился уйти из семьи: не хотел травмировать детей. Илзе и Андрис ещё учились в школе.
Роман с дочкой Брежнева стал тяготить Мариса, он придумал весьма жестокий сценарий разрыва. Он позвонил Галине и сообщил, что прилетает с гастролей , указал дату и время рейса. Галя помчалась в Шереметьево встречать любимого. Там, стоя за колонной, увидела душераздирающую сцену: в зале ожидания артиста встречала жена, Маргарита Жигунова, и парочка, целуясь, удаляется.
Лиепа знал, что им вслед, закусив от боли губы, смотрит сама Галина Брежнева.
Вот именно тогда Галина увлеклась спиртным, хотя пила первое время только шампанское.
«Настоящая несчастная любовь — неизлечимая болезнь. Сначала смутно понимаешь, что с тобой что-то не так, но не понимаешь, что именно. Потом появляются приступы боли. На них стараешься не обращать внимания, и уверяешь себя, что это случайность и всё пройдет само собой. Приступы становятся чаще, боль — сильнее. Начинаешь искать обезболивающие — дела, друзья, работа, хобби, алкоголь, сигареты. Боль чуть утихает, потом возвращается с новой силой. В конце концов она становится постоянной и невыносимой. Этот период — ад. Когда просыпаешься утром и плачешь оттого, что снова проснулась и опять надо терпеть. Потом охватывает гнев и отчаяние, злость на весь белый свет, на себя, на него. И дикое желание излечиться, надежда на то, что все равно пройдет, надо только перетерпеть. Не проходит. И тогда возникает смирение. К боли привыкаешь и понимаешь, что теперь так будет всегда. И надо учиться как-то с этим жить». (8)
Галина Брежнева всё чаще стала прикладываться к бутылке. За ней и раньше замечали некоторую склонность к алкоголю. Но первый муж — довольно жёсткий человек — и отец до поры до времени умудрялись держать Галину в узде. Несчастная любовь измучила дочь генсека — спиртное помогало ей забыться на время. (9)
«Я не понимаю, почему это называют разбитым сердцем. Такое чувство, что и все кости сломаны тоже»
(Джаред Лето)
Хотя Марис остался в семье, отношения с женой так и не наладились: они то сходились, то расходились. Он её очень боялся, ведь чуть что — Маргарита Ивановна бежала жаловаться на мужа в местком, партком, профком. В то время это имело действие.
Лиепа расплатился за предательство, хотя можно ли его верность супруге считать предательством? А как тогда Галина? Её чувства? Его чувства? Трудно, да и невозможно судить кого-то. Как говорится в Библии:
«Не судите, да не судимы будете, ибо каким судом судите, таким будете судимы; и ка кою мерою мерите, такою и вам будут мерить»
(Евангелие от Матфея (гл. 7, ст. 1-2)
У Мариса начались проблемы с Григоровичем, которые Брежнева могла бы уладить одним телефонным звонком. Но он не стал просить. А Галина бы ему обязательно помогла.
«Когда поднимаешь партнёршу, тяжёл не вес, а характер»
(Марис Лиепа)
Тем не менее Лиепа не пропал из Галиной жизни. Он продолжал общаться с ней и тогда, когда Галина оказалась в тяжёлом положении после смерти Леонида Ильича и ареста её мужа Юрия Чурбанова.
А вскоре жизнь Мариса Лиепы стала тайной для всех. О том, что блистательный танцовщик Марис Лиепа был вынужден уйти из Большого театра ради своих детей, знали только посвящённые. Никто не подозревал, что Марис живёт у гражданской жены Евгении Шульц и у него растёт дочь Маша.(10)
А дети Андрис и Илзе не только не пригласили отца на свои свадьбы, но и не сообщили о них.
«Надо всё время идти вперёд. Если останавливаешься, а другие продолжают путь, значит, ты идёшь назад»
(Марис Лиепа)
Последняя московская квартира Мариса Лиепы находилась на улице Матросская Тишина.
«Между тюрьмой и сумасшедшим домом», — как горько шутил он сам.
В одну из пятниц в марте 1989 года Галина Брежнева сидела дома у своей подруги по цирку, акробатке на батуте, Милы Москалёвой.
— Давай позвоним Марису, — предложила Мила.
Галина промолчала, но по её глазам было видно, что она не прочь была встретиться с Лиепой.
Мила набрала номер.
— Марис, Галина Леонидовна у меня, давайте встретимся.
— Встретимся в воскресенье, — пообещал Марис. — Ты, Мила, пожарь утку. И купи мне водички.
Водичкой он называл водку.
Мила возразила:
— Марис! Ты забыл, мы же водку не пьём!
На что Лиепа ответил:
— Тогда вы будете пить шампанское!
В воскресенье Мила Москалёва позвала в гости Нелю Чуйкову, их общую с Галиной Брежневой подругу, пожарила утку, купила «водички». И вот они с Галей сидят, ждут гостей. Вдруг звонок. Оказалось, это Неля Чуйкова.
— Вы Мариса ждёте? — спрашивает она. — Не ждите. Он сегодня умер в бане в пять утра.
Так Марис и не встретился последний раз с Галиной.
Осенью 1986 года Марису Лиепе не доверяют вакантный пост балетмейстера в Рижском оперном театре и не позволяют создать в Риге новый театр балета на Тихой улице. Моссовет принимает решение: создать Театр Мариса Лиепы в столице. В газете «Советская культура» 4 марта 1989 года появляется объявление о конкурсе в театре «Балет Мариса Лиепы». Он должен был состояться 15 марта. А 27 марта 1989 года газеты публикуют некролог об умершем накануне Марисе Лиепе. В Москве говорят: «Охранник не впустил Лиепу в Большой театр и отобрал пропуск. Вот сердце и не выдержало». (11)
Зря Марис Лиепа не обратился к Галине Брежневой за помощью.
***
Вся жизнь в начале — просто чистый лист,
Белейшая бумажная полоска.
Нет схем, картинок, нет ни капли лоска,
Своей судьбе ты сам судья, артист.
Ты — режиссёр, ты — гений, ты — творец,
Ты создаёшь, планируешь, итожишь,
Порою столько судеб искорёжишь,
Что невозможно лжи найти конец.
А жизнь ведь не прожить на черновик,
(Попробовать одно, потом другое),
Нельзя исправить прошлое, былое,
Жизнь лишь одна, и дорог каждый миг.
Да, жизнь сложна, гарантий твёрдых нет.
Смешалось всё: комедия и драма.
Она – клубок лукавства и обмана,
Но ничего прекрасней жизни нет!
(Татьяна Лаврова)
Шипы и розы
| Лариса КИСЛИНСКАЯ, |
| обозреватель «Совершенно секретно» |
Галина Брежнева в юности чем-то напоминала Вивьен Ли, исполнительницу главной роли в фильме «Унесенные ветром»
Последние годы своей жизни Галина Леонидовна провела в подмосковной спецлечебнице – бывшей клинике КГБ для «злоупотребляющего» начальства.
О ее смерти многие узнали из вечернего выпуска новостей. «И если бы это сообщение не прозвучало в эфире, – говорит лучшая подруга Брежневой Мила Москалева, – Галю так бы и похоронили – как нищую без рода, без племени».
Конечно, воспоминания Москалевой очень эмоциональны: они дружили почти сорок лет. Ее рассказ о семье Леонида Брежнева, в которую она была вхожа и где ее любили, как дочь, нельзя считать абсолютно беспристрастным. Но он дает возможность по-новому посмотреть на тех, кто когда-то управлял нашей страной. Есть возможность и сравнить быт власти минувшей и нынешней.
Генсек с семьей жил на казенной даче, откуда после его смерти вдову, Викторию Петровну, слепую, больную диабетом, попросту изгнали. Семья нашего президента благоразумно прикупает собственность за рубежом. В последние годы своей жизни Леонид Ильич был предметом неиссякаемых острот и анекдотов. Но, по свидетельству Москалевой, в возрасте Бориса Николаевича Леонид Ильич лихо водил машину.
Виктория Петровна последние годы сильно болела, и у генсека случались любовные связи на стороне. Но за ними стояли любовь, страсть, симпатия. У нынешних в почете групповуха в бане.
Галина Леонидовна любила бриллианты и мужчин, но никогда не вмешивалась в дела отца, а он пытался до последних дней своей жизни опекать свою взбалмошную, но добрую дочь.
Итак, рассказ Милы МОСКАЛЕВОЙ.
ПОДРУГИ
«Мы подружились с Галиной в 1957 году, в цирке. Я была акробаткой на батуте, а Галина, как жена циркового артиста Милаева, ездила с нами, при этом работала костюмершей. Галя очень любила мою маленькую дочь, а я, будучи младше Гали на десять лет, видела в ней старшую подругу, а это так важно, когда ни отца, ни матери, а только гастроли, гастроли.
Тогда же я познакомилась с ее родителями. Помню Леонида Ильича – молодого, красивого, доброго, сердечного человека. Как он переживал, когда уходили его фронтовые товарищи. «Мила, я устал хоронить своих друзей», – сказал мне как-то. Переживал, когда не мог проводить их в последний путь. Умер его однополчанин Грушевой – он с ним дошел до Берлина, – а тут у самого сердечный приступ, и врачи запретили идти на похороны. Это его очень удручало.
Помню, тридцать лет назад, в день своего тридцатилетия, 8 марта, я пришла в гости к Гале. Навстречу Леонид Ильич с охапкой гвоздик: «Это вам, Мила, с днем рождения». А на глазах слезы. Спросила, почему такой грустный. Он ответил: сегодня на китайской границе погибло много наших мальчиков. Он оплакивал их, как отец детей. (Речь идет о событиях на Даманском. – Л.К.) Неприятно было потом читать о Брежневе всякие гадости.
Гадости писали и о моей подруге. А она была настоящая труженица. Когда она выходила замуж за Милаева, в ту пору руководителя белорусского коллектива Союзгосцирка, тот был вдовцом с двумя близнецами – жена умерла при родах. Поэтому Галя, кроме общей с ним дочери Виктории, растила еще двоих детей – Сашу и Наташу. Вот она и работала костюмершей, стирала, готовила для всех. Как она готовила! Если Галя варила борщ, то все, забыв о цирковой диете, просили добавку.
Как и Леонид Ильич, Галя очень любила друзей и всем помогала: Илье Глазунову, Юрию Любимову, Юрию Сенкевичу, Косте Тимошенко, Сергею Буденному, Олегу Попову. Артисты цирка ее вообще обожали – она помогала им всегда. Зная цирковую жизнь не понаслышке, она потом убедила свою подругу Екатерину Фурцеву, что акробаты – это основа цирка, его суть. Только после этого нам, акробатам, стали давать звания. Артисты обращались к ней с любой просьбой, будь то квартирный вопрос или лекарства достать, путевки.
У нее был роман с журналистом Александром Авдеенко, за которого она даже собиралась замуж. Так вот, помню, Галя говорила ему: «Саша, я помогу тебе, но ты должен вступить в партию. Ты очень талантливый человек, но так просто в жизни ты не пробьешься». Сама же была беспартийной – отец считал, что для партии она не созрела
Да что там друзья, любимые мужчины! Она помогала даже дворникам в своем доме. А когда отец умер, люди, которые ее совсем не знали или однажды встречались где-нибудь в ресторане, разразились в газетах такими пакостными небылицами. Это грешно. Я и Рою Медведеву, когда встретила его в ЦДЛ, сказала: «Вы просто убили мою подругу своей статьей о том, как она возила из-за границы бриллианты. Она же помогала и вам, и вашему брату. Зачем вы ее уничтожаете: она же не политик, она просто женщина».
ФОКУС С КИО
Галина Леонидовна любила богемную жизнь и представителей богемы. Дочь крупного партийного функционера вышла замуж за акробата Милаева, которого, как считает Мила, любила всю жизнь. «Унесенные ветром» – книга, которую она читала перед смертью в своей спецлечебнице, стала для нее не просто романом с символическим названием. Совсем непохожая по стойкости характера и стремлению к выживанию на героиню – Скарлетт О’Хара, Галина Леонидовна проводила параллели между главной любовью этой женщины – Ретом Батлером и своим первым мужем. Герои Маргарет Митчелл потеряли маленькую дочь. Дочь Брежневой и Милаева жива-здорова до сих пор, но, видимо, ее она тоже потеряла. И дети Милаева предали мачеху.
Десятилетний брак Брежневой и Милаева разбила ревность. «У нас в цирке, – рассказывает Москалева, – была красавица – Тамара Соболевская, она работала па-де-де на лошадях. Галя ее приревновала, и не без оснований: о романе Тамары и Милаева судачила вся труппа. Тогда моя подруга решила отомстить».
Месть Брежневой была своеобразной. В Японии на гастролях она, женщина тридцати одного года, знакомится с восемнадцатилетним Игорем Кио. У них случился бурный, страстный роман. Юность героя по-своему тоже стала местью мужу, которому уже перевалило за пятьдесят. Но Галина не ограничилась просто романом.
Вернувшись из Японии, влюбленные отправляются в Сочи. Там, как рассказывает Мила, некий Фраткис, представлявшийся референтом Брежнева, мгновенно оформил его дочери развод, и в паспорте Галины появился штамп о новом браке – с Игорем Кио. Когда Леонид Ильич узнал об этом, он тут же отправил в Сочи свой самолет, и на третий день супружеской жизни с юным Игорем Галина оказалась дома. Брак был аннулирован. Фраткис позже получил по заслугам. Леонид Ильич перестал пускать в дом всех свидетелей сочинской авантюры. Мила и ее муж-акробат на опереточном бракосочетании не присутствовали и отцовского гнева избежали.
После развода Милаев так и не женился. Попытка примирения с бывшей супругой тоже не удалась: никто не хотел уступать.
Галина пыталась найти свое счастье. Во время гастролей цирка во Франции она познакомилась с журналистом газеты «Советская культура» (позже зав. корпунктом ТАСС в Париже) Олегом Широковым. Друзья уговаривали Олега Алексеевича жениться на влюбленной Галине (а в Широкова нельзя было не влюбиться) и даже придумали поговорку: хоть имей сто пороков, но женись, как Широков (позже это прозвучало с другой фамилией: не имей сто баранов, а женись, как Чурбанов). Но у него уже была невеста, он не хотел становиться зятем генсека, и когда Галина сказала: «Завтра пойдем знакомиться с папой», – Олег Алексеевич сбежал. (Хотя, как он сам рассказывал автору этих строк, иногда с Брежневой встречался. И отзывался о ней всегда очень хорошо.)
РОЗЫ ОТ МАРИСА
К моменту романа с Марисом Лиепой Галина Леонидовна работала уже в АПН. Познакомила их Инна Иванова, у которой сын танцевал в Большом театре СССР.
У Галины с Марисом был очень красивый роман. Когда она приходила в театр, на ее кресле уже лежали розы от Лиепы, а дирижер Альгис Жюрайтис перед увертюрой низко ей кланялся. Мила уверяет, что любовь эта была взаимной.
Но Лиепа женат (его супруге, в то время артистке Пушкинского театра, Брежнева тоже помогала), а главное – у него двое детей и он очень их любит. Леонид Ильич сказал дочери, что не даст разбить семью, для него это – вне закона. Правда, первый брак Лиепы все равно распался. Брежнева позже помогала и детям Лиепы, хотя как-то заметила Андрису: «Ты, конечно, не отец».
Однажды ее подруге было уж очень плохо, вспоминает Мила, и они решили собраться, развеяться, посидеть за уткой с яблоками. Позвонили Лиепе. Марис обещал зайти, но в день намеченной встречи общие знакомые сообщили: он умер.
НЕ ИМЕЙ СТО БАРАНОВ
О личной жизни Галины Леонидовны по сей день ходят самые невероятные легенды, а она, сорокалетняя разведенная женщина, до брака с Чурбановым жила с родителями. К квартире Брежнева на Кутузовском, 26, была подсоединена небольшая двухкомнатная квартирка. Но вход был один. Леонид Ильич пытался контролировать жизнь дочери
Мила рассказывала: «Одним глазом он смотрел на весь мир, другим – на свою дочь. Если я приходила к ней поздно в гости, пока мы не ложились спать, Леонид Ильич тоже не засыпал».
Свадьба с Юрием Чурбановым
Уезжая на гастроли, Мила давала подруге ключи от своей квартиры у гостиницы «Советская» (кстати, Брежневы помогли ей переехать сюда из коммуналки). Как ни странно это звучит, у Галины Леонидовны тоже были квартирные проблемы. Приехав в Москву, они с Милаевым жили в коммуналке у Курского вокзала. А потом после развода пятикомнатную квартиру в жилой части гостиницы «Украина» Брежнева оставила Милаеву. Вообще она не взяла оттуда ничего, даже любимое пианино. Жила вместе с родителями. Лишь выйдя замуж за Юрия Чурбанова, вновь на некоторое время обрела свой дом: сначала они жили на Большой Бронной, потом на улице Щусева рядом с Домом архитектора.
С Чурбановым Галина и познакомилась в ресторане Дома архитектора, куда она пошла вместе с сыном Щелокова Игорем и его женой Нонной.
Позже Юрий Михайлович рассказывал, что он сам заинтересовался: а кто эта красивая женщина? В то время общественность в лицо дочь генсека не знала. Узнали позже, когда Галина Леонидовна уже сильно напоминала папу в последние годы жизни, и к рассказам Чурбанова могли относиться с иронией. Но фотографии того времени свидетельствуют: в сорок два года – а именно в этом возрасте Галина Леонидовна вновь вышла замуж за красавца, которому так шла форма, – она действительно была еще очень хороша. Новый зять папе понравился.
О жизни подруги с Чурбановым Мила Москалева говорит мало и сдержанно. Только как-то проговорилась, что спрашивала его однажды: «Юрий Михайлович, ведь Галя до вас, кроме сухого вина, ничего не пила, почему она вдруг перешла на водку?» Из-за выпивки Москалева в доме подруги почти не бывала: ей, артистке цирка, обильные застолья были ни к чему. Встречались они в основном в доме отца, на Кутузовском, 26. Мила понимала, что семейная жизнь у подруги не очень удалась. Вскоре Юрий Михайлович увлекся инспекционными поездками по стране, а Галина Леонидовна вернулась в привычный круг богемных друзей. В ее жизни появился новый близкий друг – Борис Буряце, которого все звали Цыганским Бароном. Они ходили по ресторанам, в которых Бориса с огромным бриллиантовым крестом на шее и с мощным бриллиантовым перстнем встречали действительно как барона. Рекой лилось любимое шампанское, море цветов, со всех сторон комплименты.
О Цыганском Бароне тоже легенд немало: уверяют, что с Галиной у него был бурный роман. Мила считает, Буряце был просто хорошей подружкой и вообще. любил мужчин.
Встречаясь с Милой, Галина жаловалась: это все из-за того, что жизнь с Чурбановым не сложилась. «Он целовал меня всего два раза, – говорила она подруге. – В день свадьбы и когда уходил в тюрьму». Безусловно, у Юрия Михайловича своя версия их несложившейся жизни, мужчины воспринимают все по-другому.
Про Буряце, которого Галина сделала солистом Большого театра СССР, Москалева знает мало. Он был связан с фарцовщиками и крупными торговцами антиквариатом, и Миле, «выездной» артистке цирка, Милаев – ее начальник – запретил бывать в этой компании. Но она уверяет: никакого отношения к манипуляциям Буряце с бриллиантами ее подруга не имела. Да, она любила украшения! Любовь к бриллиантам, как выяснилось, привил ей Милаев. Он дарил на все даты уникальной красоты вещи, даже работы Фаберже. У Галины были гарнитуры из сапфиров в бриллиантах, из изумрудов в бриллиантах. Отец всегда дарил Галине жемчуг – он очень его любил. «Но ведь, кроме этих побрякушек, у нее ничего не было, – говорит Мила. – Разве это преступление для женщины?» Сапфировые серьги пришлось продать, чтобы оплатить работу адвоката Чурбанова – Андрея Макарова.
Вспоминает Мила такую историю. На гастролях в Краснодаре она пошла в сауну. Встретила там цыган, которые сказали: передай своей подруге, что Борис из тюрьмы выйдет, мужа ее тоже ждет тюрьма, а сама она умрет в глубоком одиночестве. Было это двадцать лет назад.
ОДИНОЧЕСТВО
Жизнь дала трещину после смерти отца, которому Галина была обязана всем. Еще тогда, в конце 1982 года, Галина Леонидовна говорила мужу: «Уедем из Москвы подальше. Я боюсь, нас будут преследовать». Мила уверяет, что гонения начались не со времен Юрия Андропова, якобы собиравшего компромат на дочь предшественника, а со времен Горбачева, причем не без помощи его супруги
Еще когда был жив Леонид Ильич, Галина Леонидовна говорила, что он поддерживает молодого ставропольца. Позже уже немолодая дочь умершего генсека, жена подследственного бывшего первого заместителя министра внутренних дел СССР встретила в холле своего дома на Щусева соседку – элегантную Раису Максимовну. Горбачева сказала ей что-то язвительное, эмоциональная Брежнева послала первую леди со всей большевистской прямотой своего отца. С этого будто бы все и началось.
В 1988 году Юрий Чурбанов получил двенадцать лет. Их он отсидел – в отличие от других подельников по «хлопковому делу» – от звонка до звонка. Мила рассказывает, что Юрий Михайлович писал жене потрясающие письма. Та отвечала ему, а Москалева отсылала в зону в Нижний Тагил теплые вещи и деньги. К этому времени у шестидесятилетней Галины Леонидовны возникли проблемы со здоровьем, почти отнялись ноги, и на свидания к мужу она не ездила.
Политические процессы продолжались. Все машины Брежнева и Чурбанова конфисковали. Слепую и очень больную Викторию Петровну выбросили с госдачи Брежнева на Устиновскую, потом отправили в Москву на Кутузовский, 26, где она жила на пенсию в 180 рублей. Мила помнит Викторию Петровну как очень отзывчивую женщину. Она помогала всем лекарствами, собирала приехавшей с гастролей Миле пакет с едой. «У них вся семья такая, – говорит Москалева. – Помню, Леонид Ильич всегда интересовался, накормили ли медсестер, ухаживавших за Викторией Петровной». В последние годы жизни уже Мила приносила домашнюю еду и Виктории Петровне, и ее дочери, своей подруге. Очень хорошо отзывался о бывшей теще Чурбанов. (К чести Юрия Михайловича, он не забыл и свои тюремные университеты, поэтому постоянно оказывал помощь московским СИЗО.)
С Галиной Леонидовной после его освобождения они так и не сошлись. Брежнева осталась одна, тоску пыталась заглушить вином, могла за день употребить целый ящик сухого. Пенсии не хватало. Приходилось продавать кое-какие вещи. В это время был в разгаре судебный процесс, о котором Москалева, выступавшая свидетелем, не может и сейчас говорить без содрогания – пытались национализировать дачу Чурбанова, квартиру Брежневой и их наследство. Оказалось, что и национализировать-то нечего.
Галина Леонидовна и Леонид Ильич около первой машины, которую Милаев привез тестю из-за границы
«Какое там состояние! Помню, Галя вместе с дочерью поехала в Париж, – вспоминает Мила, – к родственнице. Встретила там Глазунова – у него как раз проходила выставка. Илья Сергеевич пригласил Галю в ресторан на Монмартре, потом они гуляли, и Галина остановилась у витрины магазина, любуясь шикарным платьем. Денег на покупку не было. На следующий день это платье ей подарил Глазунов».
Дачу Галина Леонидовна, чтобы иметь хоть какую-то прибавку к скромной пенсии, сдала внучатому племяннику Суслова – Владимиру Стерликову (три года назад он был застрелен на Рублево-Успенском шоссе). Квартиру в доме на улице Щусева занял Руслан Хасбулатов.
На Кутузовском, 26, телефон молчал. Москалева вспоминает, что из бывших друзей звонили лишь Евгений Дунаевский, Владимир Перес, но по-настоящему помогал только Иосиф Кобзон.
Дети Милаева привели как-то к мачехе английскую съемочную группу. Поили ее с утра, а потом снимали за столом с бутылкой, в ванной со стаканом. Галина Леонидовна, забыв обо всем, увлеклась строившим ей глазки красавцем-англичанином, поверила, что она ему тоже нравится. Англичанину же нравился гонорар, который группа получила за этот ужасный фильм, видимо, и ставший последней каплей, переполнившей чашу терпения родственников. Оформив опекунство над матерью, дочь Виктория отправила ее в спецлечебницу. Затем продали дачу, а квартиру Брежнева со всем содержимым купил некий Костя, ныне владелец ресторана «Пекин».
Кстати, с дома на Кутузовском, 26, исчезла и мемориальная доска с именем Леонида Ильича. В одном из интервью внук Брежнева рассказывал, что он просил эту доску на память. Ему отказали: мол, это собственность государства. Позже доску продали за границу не без помощи нынешнего «политэмигранта» Сергея Станкевича.
ПОСЛЕДНИЕ ГОДЫ ЖИЗНИ
«Почему же Галину Леонидовну отправили в психушку?»– спросила я у Милы. «Все вопросы к Витуське», – уклонилась она от ответа. «И как же теперь живет ее дочь?» «Хуже некуда», – опять лаконично сказала Москалева. Впрочем, позже оговорилась, мол, если буду рассказывать о последних письмах Брежневой, Витуська обещала меня застрелить.
Об этих загадочных письмах Мила говорить кому-либо до сих пор опасается. Вспоминает только, как получила одно из них по почте и от переживаний два часа не могла прийти в себя: Галина Леонидовна не соглашалась с поставленным диагнозом, рассказывала, кто ее упек в психушку, и просила о помощи. Письмо было подлинным – Мила узнала автограф подруги с характерной, как у отца, буквой «Б». Знакомые посоветовали снять с него копии.
«Я тогда просила всех друзей: поехали к Галине, – рассказывает Мила. – Никто не откликнулся». Виктория только обещала, что обязательно съездит к матери. Москалева ездила в лечебницу вместе с Нонной Щелоковой. В последние годы Галина полностью реабилитировалась, просилась домой. Но брать ее уже было некуда. «Ты с ума сошла, – говорила Щелокова Миле. – Она узнает, что стала бомжем, и покончит с собой. Ты же будешь виновата».
Говорят, еще одно письмо Брежнева отправила Чурбанову, но оно пришло с опозданием на год. А еще Галина Леонидовна будто бы обращалась за помощью к самой известной сейчас дочери – Татьяне Дьяченко. Трудно сказать, дошли ли эти письма до адресата.
«Не дай Бог такую же судьбу и страдания этой девочке, – говорит Мила о Дьяченко. – Хотя в газетах пишут, что именно она управляет страной за отца. Тогда ей нужно отсюда бежать!»
. Когда мы прощались, Мила вспомнила: Галина Леонидовна рассказывала, что встретила в спецлечебнице свою бывшую соседку: Раиса Горбачева проходила там реабилитацию после событий августа 1991 года.
Подруга Галины Брежневой раскрыла тайны семьи генсека
Светская львица советских времен рассказала о жизни тогдашней элиты
Днем — старший методист политотдела Дома архитектора, вечерами — одна из известнейших персон столичной богемы, ее квартира на углу у Патриарших помнит многих звезд, актеров, писателей, политиков.
. Маленькая хозяйка большого дома похожа на фарфоровую статуэтку на своем столе. Стол — в стиле буль времен Людовика XIV, инкрустированный бронзой и панцирем черепахи, отражается в зеркалах.
У Виктории Лазич звонкий девичий голос. Тут же бросается кормить, убеждает, что давать интервью, видя меня голодной, ни за что не сможет, усаживает в кресло восемнадцатого века, которое, как говорит, помнит с самого рождения.
Автограф кинодивы Авы Гарднер на камине, настоящем, но неработающем — все-таки многоквартирный дом, пожарная безопасность. На секретере — недавняя фотография с Клаудиа Кардинале. «Она с дочкой приезжала в Москву послом ЮНЕСКО, и мы провели все вместе три счастливейших дня», — светится Виктория.
Светская дама советской эпохи. Была и остается.
Фото: Екатерина Сажнева
— Вы, Виктория Эдвардовна, вращались в самых высоких кругах. Как вы в них попали?
— Я работала в Доме архитектора старшим методистом политотдела и должна была обеспечить доход своей организации подготовкой творческих вечеров. Для того чтобы архитектор захотел за рубль приобрести билет и прийти к нам, нужно, чтобы он заинтересовался тем, кто будет выступать. А советские архитекторы, знаете ли, это та еще была публика! Ужасные снобы! Архитекторы кичились своим трудом, но тот оставался невостребованным, строили-то одни хрущевки. Они блаженствовали только на профессиональных выставках. Или когда приходили к нам. Но у меня как методиста была своя беда — после того как вышел поэтический «Метрополь», наши знаменитые шестидесятники автоматически попали в черный список КГБ. Почти вся творческая элита! И когда сегодня идет сериал по телевидению по аксеновскому роману о том времени, он настолько правдивый, я смотрю на актеров и с гордостью говорю сама себе: а ведь я их всех знала!
Помню, Василий Аксенов дружил с Дмитрием Покровским, чей ансамбль часто выступал по моей просьбе в знаменитом Дворце культуры при МГУ, где я тоже работала. Дмитрий несколько раз просил Аксенова, чтобы тот меня отвозил домой. Сюда, на Патриаршие. Для меня это было событие. Хотя Аксенову я, конечно же, казалась обычной девочкой, одной из. Но я была свидетелем того, как за кулисами Аксенов признавался Покровскому, что хочет уехать. И я, помнится, даже упрекнула Василия Павловича: «А как же мы? Поклонники вашего таланта?». Но он считал, что от него больше проку будет там, где у него будет свобода. Однако лучшие свои произведения, и не я одна так считаю, Аксенов написал именно в СССР. Настоящее, гениальное, оно приходит лишь через боль, через открытый нерв, запреты, борьбу, страдания. Когда сыто и сладко, не случается почему-то.
— То есть цензура была во благо?
— Во благо. Она создала столько гениев. Сейчас такого нет — покупай аренду зала, выступай, с чем хочешь. А вот и не выходит. Потому что нет состояния борьбы.
— Но разве борьба делает человека счастливым? Вот вы, Виктория, были счастливы?
— Полагаю, я была тогда счастливее, чем сейчас. В своих воспоминаниях я могу окунуться в то время — и это не черно-белая палитра, она полна звуков, красок, смысла, но все зависит от того, к какому сословию принадлежал человек, говорящий об этом.
— Сословию? В советской стране?
— Да, сословию, классу, касте. Сословие чиновников, партийных боссов, отдельное — цеховиков, тайных предпринимателей, потом шли люди, принадлежавшие к творческой элите. Загранпоездки, спецраспределители. Для них открывались творческие дома с отличными ресторанами. Дом кино, Дом художника, Дом журналиста, Дом актера. И наш — самый лучший, Дом архитектора. Если кто-то попадал на сцену таких заведений в качестве выступающего, то считалось, что идеологически этот человек кристально чист. Каждый день меня окружали такие «кристаллы» — самые незаурядные личности Советского Союза. Я многому училась у них. Ко мне, к примеру, приходил Янковский с премьерой «Полетов во сне и наяву» — и откровенно признавался в том, что в этом фильме он играл самого себя. Мы пили чай в кабинете, пока зрители смотрели фильм, и он столько рассказывал. И каждый раз я думала: хоть бы не забыть!
— Но вы же сами начинали как актриса. Неужели не хотелось так же стоять на сцене под аплодисменты зала?
— Я была ученицей Отара Иоселиани, как говорят, подавала надежды. Но, увы, поняла, что в профессию актрисы включены дополнительные неприятные опции. Как правило, режиссеры, выбирающие героиню, воспринимают ее как свою собственность. Мне этого не хотелось.
— У вас настолько несоветская внешность. Многие актрисы, та же Вертинская, утверждали, например, что это как проклятье — иметь лицо королевы и быть вынужденной играть колхозниц и доярок.
— Мне в этом плане повезло больше. Доярок я не играла, а вот королевой была. В Ленинграде, откуда я родом, снимался фильм «Синяя птица». Это был грандиозный американо-советский проект. С Элизабет Тейлор в главной роли. И меня пригласили стать ее дублершей. Самой Тейлор! Дело в том, что кинозвезда частенько приходила на площадку, скажем так, не в лучшей форме, а надо было выставлять свет, для этого требовался ее двойник, чтобы не мучить Элизабет. И я как штык являлась на съемки в 9 утра, меня даже гримировал ее личный гример, уникальный специалист. Он уверял, что с такой внешностью мне обязательно нужно ехать в Голливуд, я понимала, о чем он мне говорит, потому что вполне прилично болтала на английском — редкость в то время. И когда гример спрашивал: а сколько же вы получаете в Советском Союзе, что не хотите его покидать? Я с гордостью отвечала: 26 рублей — моя актерская ставка.
— И все-таки дубляж Элизабет Тейлор стал вершиной и закатом вашей актерской карьеры, не обидно ли?
— Я просто предпочла быть не актрисой, а режиссером, в том числе и своей жизни. Те встречи, которые мы проводили, я создавала всю их мизансцену от начала и до конца. На наши мероприятия являлось много иностранцев. В зале сидели люди из органов, которые проверяли, кто выступает и о чем говорит, не выдают ли выступающие, а среди них ведь были и известные ученые, государственных тайн.
— И вас тоже завербовал КГБ?
— К сожалению, нашим органам я была совершенно не нужна. У меня была иная задача. Иногда я откровенно лукавила, делала вид, что не помню, кого приглашать можно, а кого нет. Как? А Дольского Сашу разве нельзя? А Юлика Кима? А вечер уже идет, и спрашивать не с кого. Хотя, понимаете, если зрить в корень, то что такое работать на КГБ — это работать на благо своего государства, ради его же безопасности. Ничего плохого в этом я не вижу.
Высоцкого я ни разу не приглашала, понимала, что мне его не разрешат категорически. Даже когда я звала к нам Жванецкого, на него соглашались скрепя сердце. Эти прекрасные авторы — они хотели только хорошего и все-таки расшатывали систему, глядя на свою родину с иронического ракурса. Они делали это только из-за любви к ней. Но мы с вами знаем, к какому печальному итогу это все привело.
Брежневское время было хорошо тем, что слушать было можно уже все и за это никого не сажали. Все играли свои давно написанные роли. И это был большой театр, наш родной Советский Союз. Но для того, чтобы создать ту великую страну, которая у нас была, надо было недоедать, недосыпать, ютиться в коммуналках. И я сострадала своему народу.
— Но сами-то жили сначала в Ленинграде, затем здесь — на Патриарших прудах.
— И многие из гениев оказались моими соседями. Очень часто после Дома архитектора посиделки плавно перетекали в мою квартиру — и здесь продолжалась та же творческая программа, играли, пели, но уже без цензуры. Помню, как-то пришли Сережа с Татьяной Никитины. На этот вечер я пригласила руководителя творческого объединения «Экран» Бориса Хесина, он услышал их и позвал на телевидение. Еще до «Москвы слезам не верит». Миша Жванецкий читал, Сережа пел, это было восхитительно.
— Скажите, а сколько же в вашей квартире могло уместиться народу?
— Если поставить столы буквой «П» и соединить, то места всем хватало. Было и по тридцать человек, и больше. Еду обычно заказывали из ресторана, но еда была не главным.
Галина Брежнева. Фото: Архив МК
Галя, бедная Галя
— Правда, что вы дружили с Галиной Брежневой?
— А как вы с ней познакомились?
— Нас познакомила Нонна Щелокова, невестка министра внутренних дел СССР Николая Щелокова, жена его сына Игоря. Сама Галя жила как раз напротив Дома архитектора— этот дом так и называли «дом напротив». Моя мама общалась с мамой Нонны Щелоковой, и Нонна бывала у меня в гостях. Она и привела Галю. Получилось так, что Галя влюбилась в Бориса Буряце и им просто негде было встретиться.
— Цыган и авантюрист, любовник Галины Брежневой, чуть не вдвое ее моложе?
— Борис был молдаванин, но это неважно. Он очень талантливо исполнял цыганские романсы. Но я понимала, что я для Гали не могла быть интересна как личность, как близкая подруга, у нас все-таки довольно приличная разница в возрасте, скорее, я требовалась ей в качестве ширмы — чтобы встречаться у меня с Борисом и отвести подозрения мужа. Она говорила Юрию: «Ой, это все молодежь, — имея в виду меня и Борю. — Я тут сижу с молодежью». Боже мой, такая конспирация и во имя чего? Борис мне казался самоуверенным молодым человеком, который вообще никого и ничего не боялся. Тем более какого-то Чурбанова! Новый возлюбленный, несомненно, компрометировал Галю своим поведением.
— Использовал ее?
— Как все. Галя была добрейшей души. Никому не могла отказать. Даже когда к ней обратился Мстислав Запашный, известный дрессировщик, попросил ее спасти его родного брата Игоря, обвиненного в убийстве из ревности собственной жены — спасти от расстрела, к которому его должны были приговорить, Галя унизилась, нашла людей, имевших возможность смягчить суд, и Игорь получил всего 15 лет.
— Откуда же было в ней это милосердие?
— Я думаю, Галя хорошо запомнила предательство отца по отношению к матери, когда Брежнев хотел уйти из семьи к своей фронтовой жене, и предательство по отношению уже к ней, к дочери, когда он не дал Гале возможности стать актрисой, хотя это была самая большая мечта всей ее жизни, но ее талант оказался ненужным никому — хотя она с блеском отыграла все свои роли, от дочери первого человека страны до пациентки психиатрической больницы.
— И кем же она была больше? Дочерью короля Лира? Офелией?
— Меньше всего Офелией. Немножко Кармен, бесстрашная авантюристка. Трагическая совершенно фигура. В театральный поступить не дали, выйти замуж за циркача Игоря Кио не позволили, она обязана была проживать чужую жизнь, которую для нее создали убогие политические чиновники. А она всегда была очень чувственной и страстной женщиной, так похожей на своего отца. Темпераментная, талантливая — и лишенная права на личное счастье. В чем она провинилась? Когда Брежнев умер, ее тут же все и предали — даже приемные дети. Пригласили за деньги в ее дом иностранную съемочную группу и дали Галине бутылку в руки, что они хотели показать — уродство выпивающей старой женщины? Ее позор?
— Но вы запомнили ее совсем другой?
— Галя и была другой. До того, как ее сломали и предали все, кому она верила.
— А были у Галины настоящие друзья?
— Нет, всем от нее что-то да было нужно.
Виктория вместе с Зиновием Гердтом. Фото: lazich.ru
— А вам что?
— Ее легенды. Я же кинодраматург по второму образованию. Я всегда мечтала написать сценарий о ней. Если бы Галя родилась в другой семье, среде, все в ее жизни могло бы сложиться совершенно иначе.
— Она могла бы повторить путь Светланы Аллилуевой — эмигрировать.
— Нет, не могла. И знаете почему? Галя любила родину. Она закончила свою жизнь в психиатрической больнице, а ее квартиру, ту, что напротив Дома архитектора, продали. Злая ирония судьбы. Какая бы роль ей подошла, вы говорите? Каренина сама бросилась под поезд, а Галю под колеса — бросили. Я не могла ей помочь, даже если бы и захотела. Я вышла замуж в ФРГ, тоже уехала — к мужу, узнав уже оттуда, постфактум, до какой степени у Гали все плохо.
— Да и страна катилась к концу.
— Понимаете, Брежнев был очень порядочным человеком, не подлецом, не продажным, офицером. Именно поэтому его будут еще долго вспоминать добром. Конечно, он пытался что-то изменить, но вряд ли бы хотел, да и смог бы, пойти против системы.
— И тоже от нее пострадал — не как политик или генсек, как мужчина.
— Я не была лично знакома с Леонидом Ильичом, видела его один раз в Кремле на вечере благодаря Галине. Я думаю, что у Леонида Ильича была душа. Кодекс мужской чести определяют всего две вещи — любовь к деньгам и любовь к женщине. Некоторые из высокопоставленных коммунистов поумнее держали в тайне свои маленькие человеческие слабости, а Брежнев был неосторожен. Насколько я знаю, после войны он остался в семье только из-за шантажа со стороны Виктории Петровны, та пригрозила, что если он уйдет к любимой женщине, то она сделает все возможное, чтобы он положил партбилет на стол. Мне рассказала об этом сама Галя. И отец сдался, но этот жестокий выбор, он, видимо, остался у него где-то в подкорке, и так же, как он сам не смог соединиться со своей фронтовой Тамарой, точно так же потом помешал и своей единственной дочери выйти замуж за Кио. Юрия Чурбанова Галя не любила.
— Так неужели же не было в советские времена красивых любовных историй с хорошим финалом?
— Почему? Игорь Щелоков и Нонна. Она была очень красивая женщина, замужняя, с ребенком. Он был просто одержим желанием жениться на ней, несмотря на то, что его родители высказались категорически против, все равно добился своего — Нонна разошлась, оставила сына бывшему мужу и вошла в семью Щелоковых. Я считаю, что Игорь поступил как настоящий мужчина, совсем молодой парень, моложе своей избранницы. Он отстоял свой выбор.
Еще был Марис Лиепа, который отказал Гале, потому что выбрал свою семью. Галя поверить не могла, что он от нее отречется. Она была уже в том возрасте, когда отец не стал бы возражать против этого брака, но тут, видимо, не захотел Лиепа. Она пошла встречать его в аэропорт, тут же стояла его семья, и он, выйдя из терминала, отправился именно к жене и детям, не к Гале. И она видела их поцелуи, объятия, слезы. Для нее предательство Мариса, хотя можно ли его верность супруге считать предательством, стало большим ударом. Хотя он сам тоже расплатился за это. Начались проблемы с Григоровичем, которые Брежнева могла уладить одним телефонным звонком. Хотя, думаю, если бы Лиепа попросил, Галя бы ему не отказала. Помню, как Боря Буряце хвастался передо мной, что он теперь солист Большого театра. Галя устроила. «Боря, ты же оперу петь не умеешь», — парировала я ему. «А я научусь!» — влияние Гали было колоссальным. А у Мариса по приказу Григоровича забрали удостоверение, которое он предъявлял при входе в театр. Он сам мне пожаловался, когда я организовывала его творческий вечер в МГУ. Танцовщик — звезда мировой величины согласился прийти к студентам, потому что оказался брошен и одинок. Так что истории настоящей любви в СССР случались, но их конец не был счастливым.
— Вспомните хотя бы короткий роман Леонида Ильича и его личной медсестры Нины Коровяковой.
— Нина, медсестра, искренне любила Брежнева. Он был красивым мужчиной, с харизмой. И не таким трясущимся стариком, пока, как я думаю, его не подсадили на специальные препараты. А Нину убрали спецслужбы — она стала им мешать. Сначала была в системе, затем из нее выпала. Не бывает медработников при таких персонах, которые не строчат регулярно отчеты в КГБ. И Нина писала, а потом он влюбился, она влюбилась. Нина посчитала, что ей отныне можно все. Что Брежнев ее защитит. Но никто не будет рисковать ради каких-то чувств безопасностью государства.
— И однажды ее просто не допустили к телу.
— Брежневу объяснили, что Нины больше не будет рядом, что она уехала. Так надо. Он уже недомогал. Может, просто не хватило сил стукнуть кулаком по столу. Галина усмехалась, что только сейчас, когда не стало Нины, отец наконец понял, что чувствовала она сама, лишенная Кио.
Старинные фарфоровые статуэтки похожи на свою хозяйку. Фото: Екатерина Сажнева
Если бы не Чернобыль, мы до сих пор жили бы в СССР
— А как вы познакомились со своим иностранным мужем?
— У меня был день рождения, и мне позвонили друзья-шахматисты, в зале Чайковского проходил шахматный турнир между Карповым и Каспаровым, они напросились меня поздравить, но не одни. А с шахматными судьями международного класса. Иностранцы хотели посмотреть, как живут советские люди.
— И их привели к вам сюда? В эту мебель в стиле буль? К простому советскому человеку?
— Да, в этой делегации и был мой будущий муж. Он сразу сказал, что у него нет времени ухаживать и что я ему безумно понравилась. Он сделал мне предложение. Я согласилась.
— А вы не боялись повторить судьбу актрисы Зои Федоровой, отец ее единственной дочери Виктории — американец так и не смог воссоединиться с ней? А она сама попала в тюрьму, а затем трагически погибла.
— Ну это же совсем другие времена и нравы. Знаете, на одном из московских кинофестивалей для гостей была предусмотрена поездка в Ленинград. Ехали в поезде всю ночь, а утром — прямо с Московского вокзала, Невский проспект, Петропавловка, Зимний. И за мной в этом путешествии начал тоже ухаживать американец — известный прокатчик советских фильмов. И определенные люди стали уговаривать меня, пожертвовав собой, помочь родине — выйти замуж за этого продюсера, чтобы заставить его закупать в США побольше наших картин. Разумеется, я отказалась. Хотя он был очень обаятельным мужчиной. На меня обиделись, мол, повела себя не патриотично — если бы советские картины оказались в Штатах, какую агитационную и пропагандистскую роль они могли бы там сыграть. Но я ждала любви.
В гостях на Патриарших Эммануил Виторган, Валентин Гафт, Валерий Золотухин. Фото: Из личного архива
— Вы уезжали из страны в трудные времена.
— Все хотели перемен. Андропов, Черненко. Мы жили словно в предчувствии чего-то настоящего. Приход Горбачева и его первой леди, супруги Раисы Максимовны, — это был настоящий прорыв. Эта пара действительно могла многое. И они сами стали очередными трагическими разменными фигурами на политической доске. Их погубил Чернобыль. Я жила в Германии, когда это произошло. Была беременна на последних сроках, ждала сына, я лично видела, как у нас зашкаливали приборы измерения радиации. Это в Союзе весело гуляли 1 Мая с воздушными шариками и красными флажками, а в Европе сразу стало понятно — грядет катастрофа, ветер нес на запад грязные дожди, ветра. Я знаю женщин, которым предлагали прерывание беременности — они зачали ребенка в те страшные весенние месяцы. Мы с мужем спешно уехали в Испанию.
Чернобыль надломил карьеру Горбачева и в итоге уничтожил СССР. Сейчас я много общаюсь с генералом Николаем Дмитриевичем Таракановым, одним из тех, кто руководил тогда ликвидацией последствий аварии, положившим все свое здоровье на это, мы вместе возглавляем Президентский клуб «Доверия» и часто вспоминаем те дни. Я уверена, если бы Горбачев нашел в себе смелость признать, что случилось, систему можно было бы спасти. Ему не простили на Западе молчания. Уклонения от ответственности. И СССР под его управлением было уже не сберечь.
— Это был ультиматум?
— Я думаю, что Горбачева поставили перед фактом — он будет играть по чужим правилам. Как и на каких условиях случится объединение двух Германий, на самом деле практически аншлюс, сдача, поглощение ГДР более сильной ФРГ, я смотрела западные телепередачи на немецком телевидении в те дни, читала «Шпигель», анализировала, что происходит, но после Чернобыля сесть за стол переговоров и договариваться с Горбачевым на равных никто больше не хотел, в вину первому и последнему президенту СССР ставили то, что он не любит свой народ. Так как же ему можно доверить судьбу чужого? Михаилу Сергеевичу, не исключено, пришлось соглашаться на все требования, позволить собой манипулировать. Я думаю, что на каком-то уровне был выставлен и предполагаемый счет от экономического ущерба Европе, нанесенного ядерной катастрофой. И кому-то, возможно, пришлось расплатиться по счетам. Тем же выводом наших войск из Восточной Европы. Это все было представлено как позорный проигрыш Советского Союза в «холодной войне». Ах, если бы Чернобыля не случилось, поверьте, мы жили бы сейчас совсем в другом мире.
Один из творческих вечеров: Михаил Козаков, Арсений Тарковский. Фото: lazich.ru
Меню кремлевских поросят
— Почему же вы вернулись в Москву?
— Однажды я вдруг поняла, что хочу домой, к себе, на Патриаршие, в необустроенную Россию. И я подумала: что я тут делаю? Ради чего? Это необъяснимо. То есть нет, объяснимо, просто мы должны плохо жить в своей стране, потому что иначе обречены умирать от тоски на богатой чужбине. Я такая же сумасшедшая, как и все русские.
— Но сидеть без дела здесь вы тоже не стали.
— У меня дальний родственник был оператором, когда-то он снимал фильм «Чародеи» — новогодние съемки проходили в ресторане «Дубрава». Я слышала о нем и раньше от Гали, что есть такое сакральное место — кремлевский ресторан, куда привозят отобедать улетавших из СССР мировых лидеров. Пионером в этом вопросе стал Фидель Кастро. Многое апробировали именно на нем. Чтобы обеспечить безопасность кубинцу, крышу ресторана сделали из пуленепробиваемого титанового сплава, из которого делают ракеты. На Фиделя нападали бесконечное число раз, но в «Дубраве» ему ничего не грозило. Эта крыша осталась и до сих пор.
— А чем кормили сеньора Кастро?
— О, это очень интересная история. На самом деле «Дубрава» далеко не первое название заведения, сперва ресторан нарекли «Три поросенка», так как рядом располагался мясной комплекс, на котором выращивали молочных поросят для банкетных блюд. Когда все вскрылось, кремлевский протокольный отдел негодовал: какие три поросенка! Кого вы имеете в виду? Ресторану немедленно подобрали благозвучное наименование. Потом сюда приезжали и Джимми Картер, и Эдвард Кеннеди. Кеннеди даже сфотографировался с поварами, снимки повесили на стену — как память, в наследство, они до сих пор у нас висит. Пришел к власти Ельцин, «Дубрава» пришла в упадок.
Ресторан закрыли, полностью законсервировали. Но купить его никто бы не смог, там очень сложная форма госсобственности, надо было заплатить какие-то старые его долги, задекларировать свои реальные доходы, доказать, что они легальные. У меня был обеспеченный иностранный муж, и для меня это оказалось проще. Я поняла, что если я не куплю «Дубраву», то она умрет.
— Вы не пожалели, что начали новую жизнь — без гениев и поэтов?
— Я считаю, что прожила слишком большое количество жизней, чтобы остановиться на какой-то одной. Это был настоящий подвиг — новый виток судьбы, очередное ее ответвление, стать обычным предпринимателем в России. Иногда я считаю, что это как раз самая большая ошибка в моей жизни — «Дубрава». Иногда — что я не смогла бы жить без нее. Я понимаю, что тешу лишь свою ностальгию, тоску по прошлому, заполняя вакуум в душе.
Я знаю многих актеров, мечтавших вырваться из душной рутины советской жизни и ничего не обретших в итоге на том берегу, с Савелием Крамаровым мы в начале 90-х играли эпизод в фильме «Настя» режиссера Данелии. Савелий ненадолго приехал из Америки, он уже исправил свое зрение, глаз не косил, мы с ним изображали в кадре влюбленную пару — он, якобы спонсор из Южной Кореи, оплативший конкурс красоты в метро, и я, его любимая девочка. Для съемок я отдала для главной героини одну из своих шуб, немножко из песца, как говорили в фильме, времена были тяжелые, и реквизита не хватало. Снимали всю ночь на одной из станций метрополитена, и мы с Савелием Викторовичем откровенно проговорили несколько часов. Я поняла одно, если бы можно было вернуть время назад, он бы никуда не уехал. Потому что другой родины ни у кого из нас нет и не будет. Поэтому я и вернулась. И если мне суждено будет прожить еще сколько-то жизней — я проведу их здесь, в Москве, на Патриарших, в кругу друзей.