А1 с топотом мчится по полуобожженной земле
«В России сейчас не процветающий лес, скорее — полуобожженная земля»
— В последние годы А1 перестала быть структурой «по специальным ситуациям» и переквалифицировалась в инвестфонд. В деле против Елены Батуриной вы возвращаетесь к корпоративным конфликтам?
— Философия акционеров А1 не менялась. Наша роль — «белый рыцарь», защита и развитие инвестклимата в стране. В России мы до сих пор видим, что главенствует не право правого, а право сильного.
Из-за особенностей инвестиционной среды в России, связанных, например, с неочевидностью юридических механизмов урегулирования споров, падает заинтересованность иностранных инвесторов. Поэтому возникает дисконт и в оценке, в том числе активов «Альфа-Групп».
— Выглядит это так, что вы просто деньги зарабатываете, пользуясь уязвимостью бизнеса в корпоративных конфликтах.
— Мы зарабатываем на этом деньги как инвестфонд, но не только: если мы развиваем правильную инвестиционную среду, мы косвенным образом помогаем акционерам «Альфа-Групп» увеличить стоимость своих инвестиций.
— Какую задачу вам сейчас ставят акционеры?
— Ничего особенного: мы инвестиционный фонд, у которого есть капитал и заложенная его акционерами целевая доходность. С учетом того что сделки, которые мы делаем, сопряжены с высоким риском, мы смотрим на целевую доходность от 15% в долларах. Бывают, безусловно, разные сделки, но в целом — это минимальная планка с учетом профиля риска и того, что большинство наших проектов долгосрочные, в терминах нашего фонда — это от полутора до трех лет.
— У вас были долгие инвестиции, например в автомобильную ГК «Независимость» или сеть кинотеатров «Формула кино», где вы были акционером более пяти лет.
— Рынок выходов в России очень сложный, потому что все очень плохо с ликвидностью. Я считаю, что в России сейчас нет настоящего private equity. На Западе у инвестора всегда есть возможность выхода. А в России найти покупателя на актив в таком формате невозможно. У нас сейчас очень низкая экономическая активность: государство и небольшая группа крупных частных окологосударственных инвесторов получают все больше влияния в экономике. Именно поэтому после предпродажной фактической подготовки, когда мы не можем привлечь стратега, мы начинаем заниматься этим активом и входить в несвойственную, но понятную нам роль портфельного управляющего.
— У кого еще сейчас есть деньги? Кому вы можете принести проекты?
— Нет универсального ответа. Часто бывают такие истории, когда мы сразу понимаем, что компания, будучи очищенной и «выруленной» из сложной ситуации, будет впоследствии иметь какого-то стратега. Иногда бывает так, что стратеги уже вьются вокруг на начальных этапах. На рынке есть общая настороженность, но жизнь на этом не останавливается. Есть по-прежнему экономически активные люди, которые не сидят на месте. Наверное, при более благоприятной среде таких было бы больше и их активность была бы выше. Но сказать, что они совсем растворились, нельзя. Многие пробовали сделать что-то на иностранных рынках, но успешных историй здесь не так много, поэтому бизнесмены ищут возможности на российском рынке. То есть сказать, что в России сейчас выжженное поле, наверное, нельзя, хотя это точно не процветающий лес, скорее — полуобожженная земля.
— Как утверждается финансирование проектов? Есть ли у вас какие-то ограничения, например по привлечению сторонних средств?
— Все исключительно на рыночных условиях. А1 понятный для Альфа-банка клиент, но особых условий от него я не получу. Если есть бизнес-кейс для банка, то он рассмотрит и поддержит. Но при этом и никаких ограничений на работу со сторонними партнерами у нас нет.
Мы, безусловно, советуемся и консультируемся по сложным сделкам с нашими старшими партнерами — их опыт, знания и понимание кратно превышают наши. Но, поскольку мы отвечаем за финансовый результат перед всеми акционерами, инвестиционные решения принимаем самостоятельно. Они утверждаются на уровне менеджмента и партнеров А1, которые являются не только управляющими, но и акционерами компании.
— Сколько человек вошло в партнерскую программу и кто это?
— Сейчас это шесть человек — Михаил Фридман, Герман Хан, Алексей Кузьмичев, Дмитрий Павлов, Андрей Вон и я. Это достаточно гибкая структура, и мы можем расширять или сокращать число ее участников.
«Батурин персонально оказался в сложной ситуации»
— Последним громким делом с вашим участием стало появление А1 в конфликте между Еленой и Виктором Батуриными. Зачем вы там появились?
— А1 в этом кейсе с 2018 года, и мы никогда не скрывали, что мы одна из заинтересованных сторон, например наряду с Россельхозбанком и Федеральной налоговой службой. Было много судов в России и Австрии, на которых мы официально присутствовали.
Контекст: А1 vs Елена Батурина
Конфликт между Виктором Батуриным и его сестрой Еленой начался в 2005 году, когда его уволили из инвестиционно-строительной корпорации «Интеко», где он занимал пост вице-президента. Спор был связан с разделом активов компании. В 2007 году стороны заключили мировое соглашение, а годом спустя подписали к нему приложение. У Виктора Батурина оказался документ, в котором Елена Батурина обязалась выплатить ему 25% акций «Интеко», а у Елены Батуриной — приложение, в котором этот вопрос урегулирован не был.
Спор тянулся долго и безуспешно для Батурина, параллельно началась процедура его личного банкротства. Там и появилась А1. Компания приобрела права требования к Батурину на 3,2 млрд руб., так как посчитала, что «Елена однозначно имеет невыплаченный долг перед братом, возникший в результате приобретения 25% акций АО «Интеко», и выплата этого долга позволит удовлетворить требования всех кредиторов Батурина». Представитель Елены Батуриной отреагировала на появление А1 в споре словами о «рейдерском захвате» со стороны структур Михаила Фридмана.
— Почему ваше официальное появление в этом деле произошло именно после смерти Юрия Лужкова, супруга Елены Батуриной?
— Мы ежедневно общаемся с двумя-тремя десятками людей на предмет каких-то потенциально интересных историй. В случае с Виктором Батуриным произошло также: нам предложили права требования к Виктору, которые с учетом наличия у него претензий к Елене Батуриной мы рассмотрели как инвестиционную возможность.
Мы, конечно, поговорили предварительно с самим Батуриным, поняли, что у него есть претензия к сестре из-за неоплаты принадлежавших ему 25% акций компании «Интеко».
Батурин проходит процедуру личного банкротства и персонально оказался в сложной ситуации, которая не позволяет ему в полной мере осуществлять свою защиту. Мы также провели свою предварительную экспертизу его доводов и посчитали, что они звучат разумно, наше участие в этом проекте на данном этапе экономически целесообразно.
Все дальнейшие действия — это судебные разбирательства. В связи с этим и с учетом времени нашего входа в проект попытки представителей Елены Николаевны связать действия по защите прав Виктора Батурина со стороны его самого, управляющего, и тем более А1, с недавними трагическими событиями в ее семье, на наш взгляд, являются попыткой манипулирования общественным мнением в обычном юридическом споре.
— Но конфликт, в том числе в судебной плоскости, длится уже почти десять лет, и Батурин ничего за это время не отсудил.
— Касательно подлинности соглашения о наличии или отсутствии оснований для компенсации за 25% «Интеко» между Еленой и Виктором Батуриными он не судился никогда. Попытки были, но он их предпринимал, как нам кажется, не очень профессионально. Поэтому мы и решили, что нам целесообразно войти в этот проект, приобрести права требования и оказать Виктору содействие в том, чтобы его правовая позиция в споре была правильным образом выстроена.
Если вдруг по какой-то причине выяснится, что его версия не подтверждается или суды не поддерживают эту историю, это лишь значит, что наши изначальные предположения были неверны и мы будем заниматься другими проектами.
— Представитель Елены Батуриной называет это рейдерством со стороны структур Михаила Фридмана.
— Возможно, что это попытка отвлечь внимание от того, что это простой юридический спор, где у каждой из сторон есть позиция, аргументы и право на их объективное и независимое рассмотрение. Пытаться обвинить кого-то в жестком поведении, в попытке давления на фоне личного тяжелого периода — это все инсинуации.
— Статус акционеров «Альфа-Групп» позволяет им или вам рассчитывать на личную встречу с Еленой Батуриной. Не предпринимали таких попыток?
— Я с Еленой Николаевной не разговаривал и считаю, что сейчас с ней в первую очередь должен и может разговаривать ее брат или финансовый управляющий — у них к ней есть претензии. И раз идет судебное разбирательство — это значит, что диалог какой-то идет. Никакого другого диалога, я считаю, быть и не должно.
— Но в этом обычном, как вы говорите, процессе появилось уголовное дело против Елены Батуриной.
— Уголовное дело тут ни при чем. Я не хочу комментировать решения конкретного российского судьи, судья сам их принимает и несет ответственность.
— Вы получили права требования с большим дисконтом?
— Давайте мы оставим коммерческий вопрос в стороне. Мы просто посчитали, что при подтверждении версии Виктора Батурина мы готовы взять на себя определенные финансовые риски. Но если не будет судебной перспективы с этим делом — просто будем двигаться дальше. Безусловно, хочется, как и любому бизнесу, чтобы во всех проектах была сверхприбыль и не было ошибок. Но с учетом нашей модели высокий риск является нормальным явлением. По какому-то проценту кейсов мы просто закрываем расходы и выходим.
— У вас недавно было назначение — Олег Греф, сын главы Сбербанка, перешел в А1. Какой у него будет функционал?
— У нас у всех один функционал — зарабатывать деньги.
— Правда, что Греф ведет кейс Батуриной?
— Это ничем не подтвержденный слух, даже не знаю, откуда у вас такая информация. Олег пришел управляющим директором в инвестиционный блок — наше ключевое зарабатывающее подразделение, и он, как и другие его коллеги, занимается и будет заниматься разными проектами.
«Будем искать»
— Еще одно громкое дело с вашим участием — поиск активов Георгия Беджамова. Появилась ли у вас информация о каких-то его новых активах?
— У нас прошли две кампании — в России и в Лондоне, по итогам которых мы получили набор потенциальных историй, которые мы сейчас активно изучаем. Мы работаем над тем, чтобы выявить и наложить арест на все имущество, прямыми или косвенными собственниками которого являются бывшие бенефициары Внешпромбанка.
Контекст: A1 vs Георгий Беджамов
Георгий Беджамов был совладельцем Внешпромбанка (ВПБ), входившего в топ-50 российских банков, а его клиентами были в том числе высокопоставленные чиновники и топ-менеджеры госкорпораций. В январе 2016 года Центральный банк лишил ВПБ лицензии, обнаружив в банке дыру на 200 млрд руб. Этому предшествовал отъезд Беджамова из России и арест в Москве его сестры — Ларисы Маркус. Сейчас АСВ распродает имущество банка, чтобы погасить его долги перед кредиторами, а для того, чтобы найти активы Беджамова и Маркус за рубежом, наняло А1. Компания судится с бывшими банкирами в Высоком суде Лондона и суде Нью-Йорка, а также проводит рекламную кампанию по поиску их активов, которую адвокат Маркус назвал «охотой за головами».
— К вам реально звонили по объявлению?
— Абсолютно реально. Ну не звонят, конечно, люди — скорее приходят, ну и обычно никто не говорит в лоб: вы знаете, прочитал объявление… Такого нет. Но мы точно знаем, что эта кампания имела резонанс и, как нам кажется, произвела нужный эффект, так как объем информации, который стал поступать к нам по разным каналам, резко вырос, что, собственно, и было нашей задачей. Хотя нет — был один реальный случай, нам принесли анонимное письмо.
— Там было что-то полезное?
— Все было полезно.
— Анониму вознаграждение не выплачивается?
— В анонимке был контакт человека, с которым мы могли связаться. С Беджамовым — очень длинная история, поскольку, как нам кажется, в банке действовала организованная группа с целью присвоения денег. Все, что они делали, это системно и целенаправленно их выводили. У нас этот процесс идет полным ходом, и есть интересные находки.
— Вы готовы утверждать, что Беджамов скрыл часть своего имущества от Высокого суда? (Перед арестом активов у Беджамова было обязательство раскрыть их суду.)
— Мы пока не готовы к такому заявлению. Но объем выведенных средств точно больше, чем то, что идентифицировано в части активов ответчиков. Поэтому будем искать.
— Был ли вариант договориться о мировом соглашении? Вы с ним встречались, нет?
— Мы всегда готовы к конструктивному диалогу, если он начнется. Кредиторы Внешпромбанка и АСВ поставили перед нами задачу обеспечить максимальный возврат в конкурсную массу активов, выведенных из банка. Соответственно, целесообразность того или иного сценария всегда будет определяться исходя из максимизации удовлетворения интересов кредиторов банка.
«У сторон слишком большое расхождение по ожиданиям»
— Перейдем к «Росгосстраху». В последнее время, после Верховного суда, дело фактически остановилось, есть сейчас какое-то развитие? Может быть, в уголовном деле новые подозреваемые появились? Какой была роль А1 в деле?
— А1 действительно оказывает содействие «Росгосстраху» в рамках юридических процедур по возврату активов. Одним из направлений является уголовное дело, возбужденное по заявлению потерпевшей стороны. В данном случае защищаются интересы РГС. Коммуникация осуществляется в формате «адвокат — следователь» и оформляется соответствующим протоколом, как и по любому другому уголовному делу.
Контекст: А1 vs «Росгосстрах»
В 2016 году основной владелец «Росгосстраха» Данил Хачатуров договорился о продаже страховой компании группе «Открытие», принадлежавшей Вадиму Беляеву. Сделка была поспешно закрыта в августе 2017-го, незадолго до санации «Открытия». Вместе с банком ЦБ забрал и «Росгосстрах». У нового руководства страховой компании и банка свой взгляд на сделки, которые проводились при объединении «Открытия» и «Росгосстраха». Претензии у страховой компании набрались на 1,5 млрд руб., сделки с переменным успехом оспариваются в Арбитражном суде Москвы. Для сопровождения в судах «Открытие» привлекло А1. Осенью 2019 года по этим сделкам МВД было возбуждено уголовное дело против неустановленных лиц.
Есть некий, как я понимаю, более крупный объем претензии группы «Открытие» к господину [Данилу] Хачатурову [бывший владелец «Росгосстраха»] и его брату [Сергею Хачатурову], и это развивается какой-то своей жизнью. Там есть, как я понимаю, уголовные дела, возможно, есть отдельные эпизоды, в том числе как-то косвенно или прямо связанные с нашим кейсом тоже. Но это другая история и самостоятельный процесс, который связан с более ранней и гораздо большей историей взаимоотношений группы «Открытие» и господином Хачатуровым.
— В последнем уголовном деле о растрате, где фигурируют неустановленные лица, был ваш представитель в качестве заявителя.
— Это тот случай, когда нас попросили коллеги из «Росгосстраха» об адвокатской поддержке. Но наша основная площадка для разбирательств находится в судах в рамках гражданско-правового спора.
— Но спор по товарным знакам вы проиграли.
— По товарным знакам истребовал дело господин [председатель Верховного суда Вячеслав] Лебедев, и сейчас он его изучает на предмет передачи в президиум. И мы, и группа «Открытие», и «Росгосстрах» будем предоставлять свои аргументы.
— С Евгением Гинером (ему перешел ряд активов, которые ранее принадлежали Данилу Хачатурову) взаимодействуете?
— Евгений Леннорович — личность известная, уважаемая, и с ним коммуникация происходит, но это пока не привело ни к каким договоренностям. В данном случае с ним группу («Альфа-Групп». — РБК) связывает давняя история отношений, и на фоне даже имеющегося в настоящий момент конфликта коммуникации сохранились.
— С его стороны не было инициативы урегулировать спор?
— Пока у сторон слишком большое расхождение по ожиданиям. Насколько мне известно, после того как «Росгосстрах» узнал, что такие сделки были проведены, господин Гинер напрямую с «Росгосстрахом» общался, по крайней мере какое-то время назад. У них была попытка договориться. Просто разногласие сторон было очень велико. Но если вдруг будет поле для переговоров, мы точно открыты к такому диалогу.
— Глава «Открытия» Михаил Задорнов недавно говорил, что активы, которые Евгений Гинер называет своими, возможно, ему не принадлежат. Вы как считаете, здесь могут быть юридические риски для вас?
— Формально он собственник. А дальше можно догадываться — так ли это на самом деле или не так.
В каких еще «специальных ситуациях» есть А1
Конструкторское бюро «Корунд-М» занимается серийным производством средств вычислительной техники, среди контрагентов бюро — ЦНИИточмаш, «Сухой» и оборонные предприятия. 50% акций предприятия принадлежат академику РАН Владимиру Бетелину, остальное было у Бэллы Раевской, вдовы бывшего исполнительного директора компании Александра Ставицкого. В январе 2019 года пакет Раевской перешел к А1. Суть конфликта — Бетелин пытается через суд доказать, что все 100% акций предприятия должны принадлежать ему. Но Андрей Елинсон, управляющий партнер А1, рассчитывает довести компанию «до разумного баланса». «Такого, что наш пакет уважают, что пятидесятипроцентная доля наделена теми правами, которыми должна быть наделена, и так далее. Тогда после этого можно будет говорить о стратегии, может быть, второй акционер захочет выкупить долю, может быть, кто-то другой. Может быть, это предприятие будет функционировать с двумя акционерами и платить дивиденды», — отмечает он.
Корпоративный конфликт между акционерами некогда крупнейшего онлайн-ретейлера «Юлмарт» начался в 2016 году. Суть конфликта: владельцы компании — Михаил Васинкевич, Дмитрий Костыгин и Август Мейер — разошлись во взглядах на ее развитие. А1 стала консультантом Васинкевича. Конфликт, который сопровождался уголовным делом против Костыгина и банкротством «Юлмарта», внезапно публично завершился весной 2019-го — стороны объявили о перемирии и готовности договориться. Как рассказывает Елинсон, «честно сказать, что мы о чем-то договорились и эта договоренность полностью закрыла тему с урегулированием наших денежных требований, наверное, просто преждевременно». На руках у А1 — решение лондонского суда о возможности взыскания активов с других активов Костыгина и Мейера, помимо «Юлмарт». Бизнесменам, например, принадлежат пакеты в сетях «Рив Гош», «Улыбка радуги», кондитерской фабрики «Любимый край» и т.д. «Мы спорим же не с «Юлмартом», — говорит Елинсон. — То решение, которое было присуждено, оно было присуждено против двух компаний, в которых бенефициарами являются господа Дмитрий Костыгин и Август Мейер. У этих компаний было много разных активов, в том числе и «Юлмарт». Поэтому часть взыскания денежных требований заключается в том, чтобы требовать эти деньги с этих компаний».
А1 и Леонид Маевский
В ноябре 2018-го был арестован бизнесмен и бывший депутат Госдумы Леонид Маевский по подозрению в вымогательстве: за «неразглашение порочащих сведений» он требовал $37,5 млн. Потерпевшими от его действий признаны акционеры «Альфа-Групп» и компания А1. Аресту предшествовал многолетний конфликт Маевского с его партнером Лазарем Шауловым за UniTile, одного из крупнейших производителей керамической плитки. Партнером последнего и стала А1 (сейчас основной акционер UniTile). Елинсон рассказал РБК историю про вымогательство. «Я жаловался в английскую полицию, потому что лично встречался с Маевским вместе с коллегами», — рассказывает Елинсон. Встречались, по его словам, чтобы обсудить возможное мировое соглашение по спору, который сейчас рассматривается Лондонским международным третейским судом. «На встрече вместо конструктивного диалога Маевский стал угрожать раскрытием некой, якобы порочащей А1 и бенефициаров «Альфа-Групп» информации. Маевский потребовал деньги, чтобы эту «информацию» не раскрывать. Сразу после этого мы обратились в полицию Лондона с заявлением о вымогательстве. Заявление сейчас рассматривается», — отметил он. К задержанию Маевского в России, по словам Елинсона, он отношения не имеет. «У нас с господином Маевским отношения в Лондонском арбитраже, и он действительно нам угрожал, мне угрожал, через меня опосредованно пытался угрожать старшим партнерам, ну и как бы надо чтить законы в той стране, в которой находишься. Я написал заявление, и на этом наше общение с господином Маевским закончилось».
Пять фактов об Андрее Елинсоне
10 января 1979 года — родился в Москве, окончил Финансовую академию при правительстве РФ по специальности «бухгалтерский учет и аудит», является сертифицированным бухгалтером (Certified Public Accountant) и специалистом по борьбе с корпоративным мошенничеством США (Certified Fraud Examiner), а также обладает сертификатом по управлению компаниями на уровне советов директоров в Великобритании (Certificate in Company Direction).
С 1997 года работал в «Deloitte СНГ» в должности аудитора, в 2005 году стал партнером.
С августа 2007 года работал в компании «Базовый элемент» Олега Дерипаски, где занимал пост замгендиректора и отвечал за вопросы, связанные с управлением компаниями в авиационной, строительной, машиностроительной, финансовой и других отраслях. После завершения Олимпиады в Сочи получил пост генерального директора курортного района Имеретинский, который строил «Базэл».
С декабря 2015 года до марта 2018 года был директором по управлению активами в «СиТиЭф Консалтанси Лимитед» (CTF) — холдинговой структуры «Альфа-Групп», где работал директором в корпоративном центре по управлению всеми активами консорциума «Альфа-Групп».
Даешь молодежь
Александр Винокуров
Возраст 29 лет
Должность первый вице-президент группы «Сумма»
Компенсация $3 000 000*
Образование Кембриджский университет
*Здесь и далее суммы вознаграждений приведены по данным источников Forbes
В 2003 году устроился стажером в инвестиционный банк Morgan Stanley. Работы было много. «Как-то я пришел в офис в субботу утром, а ушел во вторник поздно вечером», — вспоминает Винокуров. Через три года с помощью хедхантеров стал первым сотрудником, а затем соруководителем российского офиса фонда прямых инвестиций TPG Capital. В 2008 году женился на дочери министра иностранных дел РФ Сергея Лаврова. «К тому времени моя карьера успела состояться. Я горжусь родством с Сергеем Викторовичем и стараюсь во всем с него брать пример», — говорит Винокуров. Летом 2011 года он стал первым вице-президентом группы «Сумма» Зиявудина Магомедова. С момента прихода в компанию Винокуров де-факто возглавляет ее, в январе 2012 года официально будет назначен президентом «Суммы».
Андрей Елинсон
Возраст 32 года
Должность заместитель гендиректора «Базового элемента»
Компенсация $2 500 000
Образование Финансовая академия при правительстве РФ, сертифицированный бухгалтер (CPA), дипломированный финансовый аналитик (CFA)
Свой первый контракт — поставку водонагревателей на реализацию магазину «Детский мир» — помощник менеджера торговой фирмы Андрей Елинсон подписал в 14 лет и с тех пор не сидел без работы. Студентом Финансовой академии устроился в Диам-банк, потом в московский офис Deloitte & Touche, одну из компаний «большой четверки», где проработал 10 лет, получив статус партнера. В 2007 году ушел в «Базэл» Олега Дерипаски, где внедрял системы внутреннего аудита и корпоративного управления. После серии перестановок в руководстве компании стал в ней фактически вторым человеком, отвечает за общее управление, финансовый и корпоративный блоки и за крупнейшие проекты.
Арташес Сивков
Возраст 29 лет
Должность заместитель гендиректора «Росно»
Компенсация $1 500 000
Образование Российский государственный университет физической культуры, спорта, молодежи и туризма, аспирантура Государственного университета гуманитарных наук
Травма оборвала спортивную карьеру чемпиона России по плаванию Арташеса Сивкова: на втором курсе ему в одночасье стало не к чему стремиться в спорте и не на что жить. И тогда будущий гениальный продавец любых товаров и услуг устроился реализатором автонагревателей Webasto. Потом был пост директора по продажам службы экспресс-доставки TNT Express Worldwide в России, затем должность коммерческого директора «АльфаСтрахование-Жизнь». «Каждый раз, когда меня приглашали в новый проект, моей задачей было развернуть компанию и увеличить продажи — наверное, это моя ключевая компетенция», — говорит Сивков. Теперь он не исключает, что в перспективе пяти-семи лет станет «государственным деятелем».
Дмитрий Гришин
Возраст 33 года
Должность гендиректор Mail.Ru Group
Компенсация $1 000 000
Образование Московский государственный технический университет им. Н. Э. Баумана
Выпускник «Бауманки» с красным дипломом Гришин начинал работать в 1998 году инженером-разработчиком в американской Axiom Int. В марте 2000 года перешел в компанию netBridge, прототип нынешних Mail.ru Group и DST Юрия Мильнера и партнеров. Начав руководителем отдела разработки интернет-аукциона Molotok.ru, позже занимал посты технического, исполнительного и генерального директора Mail.ru. «Мне было 23–24 года, мне все это безумно нравилось: технологии, интернет, я на работе сидел круглые сутки», — вспоминает Гришин. В 2005 году стал одним из основателей нынешней Mail.ru Group, а в 2010-м, накануне IPO компании, был назначен ее гендиректором. Владеет 3,8 млн акций Mail.ru Group ($126 млн на начало ноября 2011-го).
Ольга Паскина
Возраст 31 год
Должность исполнительный вице-президент «ПрофМедиа»
Компенсация $700 000
Образование Волгоградский госуниверситет, Волгоградский политехнический университет, Wharton School of University of Pennsylvania
Работать в юридическом консалтинге начала на втором курсе вуза, после его окончания в 2002 году переехала в Москву на позицию младшего юрисконсульта пивоваренного холдинга «САН Интербрю», в 2005 году возглавила правовой департамент холдинга, еще через два года стала директором по персоналу. На этих постах занималась, в частности, реорганизацией дистрибуции для повышения продаж. Работа Паскиной в «САН Интербрю» привлекла внимание медиахолдинга «ПрофМедиа», планировавшего глобальную реорганизацию с перспективой проведения IPO. В компании, например, было 190 юридических лиц с различными лицензиями и активами. После реорганизации, которой занималась Паскина, осталось 80. Сейчас она исполнительный вице-президент холдинга, отвечает за пять направлений: операционное управление, юридический, корпоративный, HR и IT-департамент.
фото Артема Голощапова для Forbes
Сопротивляются все
Компания А1, принадлежащая группе акционеров во главе с Михаилом Фридманом, называет себя инвестиционным фондом, а свою сферу деятельности «бизнесом специальных ситуаций». Во всем остальном мире это ближе к деятельности в сфере M&A или «слияниям и поглощениям». Специализация бизнеса А1 состоит во вхождении в конфликтные проекты, где одна из сторон чувствует себя ущемленной и пытается восстановить справедливость. Нередко со стороны А1 это выливается в покупку актива с дисконтом. Андрей Елинсон, управляющий партнер А1, рассказал «Компании» об особенностях текущих корпоративных конфликтов, принципах ведения бизнеса и вхождения в конфликтные ситуации, а также о том, почему нынешним крупным бизнесменам полезно писать завещания заранее.
— По моей оценке, число бизнес-конфликтов более или менее постоянно. Но есть два фактора, способствующих его увеличению. Первый — выход из пандемии. Пандемия породила определенное количество потрясений в бизнесе, особенно в туристическом сегменте, в сфере недвижимости, что простимулировало появление конфликтов. Но я бы не сказал, что этот фактор существенный, он скорее нишевой. В целом пандемию бизнес пережил достаточно умеренно. Пострадавших глобально на экономическом уровне мы не видим. Крупные компании выжили, более мелкие находятся ниже радара серьезных конфликтов, регулируют взаимоотношения другим образом, многие банкротятся, в большинстве своем исчезают.
Но сейчас обретает значение второй, гораздо более глубинный фактор, который не находится в информационной повестке. Это наступление периода, когда власть в бизнесе переходит от одного поколения к другому. Этот фактор будет проявляться все ярче. Учащаются случаи, когда собственники умирают и оставляют после себя неурегулированные отношения с партнерами или наследниками. Например, громкая история с «Сибантрацитом», когда в результате трагической гибели основного владельца Дмитрия Босова предсказуемо начался конфликт. Или то, что мы видим в группе «Кокс» (сейчас называется «Промышленный металлургический холдинг. — Ред.), — истоки текущей акционерной войны связаны с уходом из жизни в 2017 году основателя компании Бориса Зубицкого.
У нас есть большой пласт бизнесменов, начинавших свой бизнес в 90‑х годах. Тогда им было от 20 до 50 лет. Прибавляем к этому возрасту 30 лет и получаем сегодняшний возрастной диапазон — 50–80 лет, что уже формирует предпосылку естественной передачи бизнеса новому поколению. Этот большой пласт и формирует платформу для появления серии конфликтов, связанных с наследными, разводными делами и конфликтами между партнерами на фоне передачи управления от одного партнера к другого или желания одного из них выйти. Это и есть нарастающий фактор, который влияет на структуру корпоративных конфликтов.
Наконец, третья особенность — повышение роли государства во всех сферах. А особенно таких государственных органов, как правоохранительные. Сейчас в конфликтах нередко одна из сторон — а часто обе одновременно — заявляют в правоохранительные органы о том, что против них совершается мошенничество. И правоохранители становятся частью многих значимых бизнес-конфликтов.
В России сформировался свой культурный код бизнес-конфликтов. Если в условной Мексике при конфликте берут заложников и начинают отстрел, в Канаде оппоненты, как правило, вызывают профессионального медиатора, в США сразу идут в суд, то в России это культура, выросшая из 90‑х годов. Здесь обращаются в суд, только если не могут решить вопрос по-другому. Но, к сожалению, наш суд устроен таким образом, что зачастую преобладает право сильного, скажем так, оппонента. Если с одной стороны выступает крупная корпорация, а с другой — частный предприниматель, то скорее всего у корпорации кратно больше шансов на победу в любом конфликте.
Модель компании А1 — специализация на инвестициях в «специальные ситуации», в том числе корпоративные конфликты. Наша компетенция в том, чтобы законное право собственника актива начало преобладать над нелегитимным «правом силы», и мы умеем это делать. Это наша бизнес-модель. На этом построена структура нашей бизнес-платформы.
Мы будем существовать, пока существует природа конфликта — люди. И пока есть определенные правила урегулирования конфликтов в России. Например, 3– лет назад в России происходила глобальная чистка банковской системы и массовое бегство банкиров из России. Основные конфликты в этот период происходили вокруг попыток урегулировать отношения с банками, заемщиками, кредиторами. Постепенно банки, которые могли разрушиться, разрушились, и этот тренд уже идет по нисходящей. Но передача собственности новому поколению — напротив, восходящий тренд.
— Мы наблюдаем самые причудливые проявления этой тенденции. Например, в компании три партнера. Один из них скоропостижно уходит, и на его место приходит его третья жена. Партнеры, которые вели этот бизнес 30 лет, ее не признают. А она им заявляет, мол, «я —наследница, будьте добры, выплатите мне действительную стоимость моей доли, либо я буду с вами вместе управлять компанией». На что ей отвечают: «С нашим партнером у нас были договоренности, а ты никто». В таких ситуациях к нам приходит обиженная сторона, и мы помогаем ей свою долю отстоять либо монетизировать на рыночных условиях.
— Нет формулы, которая подходит всем. Дети не обязаны заниматься бизнесом. Перегружать ответственность на наследников, жен, детей, вынуждать их разбираться со своими неурегулированными или неструктурированными отношениями в бизнесе — по сути, делать это проблемой третьих лиц. Любой ответственный бизнесмен, который задумывается о будущем близких, должен структурировать передачу активов на случай печальных обстоятельств. Все можно предусмотреть, и механизмы передачи известны.
Можно формировать трасты, написать грамотное завещание, прописать соглашения с партнерами и проговорить с ними обстоятельства и условия урегулирования в случае ухода одного из партнеров. У нас, к сожалению, нет культуры писать юридические документы, у нас все понятийно. К нам постоянно приходят люди с этой проблемой, этим занимается наша Коллегия адвокатов А1. И я бы всем рекомендовал думать о таких обстоятельствах. Передачу наследства надо структурировать заранее.
— Ну нет, люди не стучатся к нам в приемную и, выходя из лифта, не берут талончик как в МФЦ и не распределяются потом по «окошкам»: семейный конфликт, корпоративный… У нас другая модель. У нас небольшая команда, а не потоковый бизнес. В основном люди приходят к одному из наших партнеров, менеджеров, через знакомых юристов или финансистов. В год мы рассматриваем приблизительно от 150 до 250 таких ситуаций и по ним принимаем решение.
— Все, как положено: аналитики, юристы, рисковики. Каждая ситуация проходит серию анализов, у каждой есть свой инвестиционный чек-лист, инвестиционная декларация. Порядка двух десятков критериев.
— Первое, что мы проверяем, — это наличие у обратившейся к нам стороны спора юридической позиции. Если легальной основы нет, мы не беремся за кейс. После этого мы проверяем соответствие легальной основы понятийной стороне вопроса. Часто бывает, что в документе написано об одном, а обстоятельства говорят о другом. И так как в российском бизнесе принят такой легально-понятийный метод урегулирования, то ты должен иметь возможность, помимо наличия четкой юридической позиции, еще и объяснить ее.
— Мы стараемся искать значительные кейсы, где наша доходность к моменту выхода из проекта исчисляется десятками миллионов долларов. Проекты в один день не решаются. От двух до трех лет у нас занимает средний проект, и инфраструктура фонда А1 должна окупаться, чтобы на этот период можно было инвестировать в судебную защиту, в управление репутационными рисками, менеджмент, во все другие формы. Поэтому затраты на маленький кейс и на большой примерно одинаковы. Фундаментальные издержки не отличаются существенно, если спор идет за 1 миллион рублей или 100 миллионов долларов. С точки зрения прилагаемых усилий разницы нет.
— У нас сложная организационная структура, в некотором смысле мы подходим к этому по-современному. Представьте себе, у нас присутствует такое модное слово «экосистема». Есть ядро сотрудников, которые находятся в самом фонде А1. В основном это инвестиционный блок, финансисты и юристы. А есть те, с кем мы работаем через партнерство и взаимные проекты. По сути, формируются проектные команды. У нас на аутсорсинге большое количество специалистов особенного юридического толка, потому что мы судимся в полутора десятках юрисдикций. И на каждую юрисдикцию должны быть внешние юристы, которые профессионально разбираются именно в том виде права и юрисдикции, где мы судимся. У нас не более десятка юристов в штате, но при этом на нас работают около 150–200 юристов со всего мира.
— Партнерство в А1 структурировано соглашением между партнерами, акционерным соглашением. Оно определяет все: и роли, и функции, и меры ответственности, и все условия входа-выхода. Это полноценная партнерская схема.
— Минимальная планка — 15 % годовых в долларах. Но чем больше, тем лучше.
— Нет. Как таковая пандемия никаких корректировок в бизнес-модель не внесла. Нормативы те же.
— Да, бывает. И здесь велика моя роль — пытаться в совокупности функциональных анализов сложить картинку, которая соотносится с реальной обстановкой. Одна из моих ключевых задач — это риск-менеджмент, смотреть на ситуацию с более широкого взгляда. Велика роль других партнеров — мы коллегиально обсуждаем все кейсы.
Особенно это важно, когда против нас действует крупный игрок при маленьком чеке. Понятно, что сопротивление будет очень сильное, а оппонент владеет всеми видами ресурсов и будет оказывать яростное сопротивление. Соответственно, с нашей стороны потребуются большие инвестиции для преодоления всех этих обстоятельств. Тогда экономика проекта станет нецелесообразной.
— Мы с этим сталкиваемся каждый день. Ранее я говорил, что на входе в каждый проект для нас принципиально важным фактором является понимание нашей позиции. Для нас это точка опоры. Неважно, кто появится с другой стороны, мы считаем, что у нас позиция правильная. Мы всегда можем и будем в большинстве случаев добиваться этой справедливости, используя юридические аргументы.
Понятно, бывают какие-то разные чрезвычайные обстоятельства, но на самом деле 99 % корпоративных конфликтов заканчиваются мировыми соглашениями. Какая-то сторона в итоге устает. Это вопрос точки во времени. Проблема только в особенности российских конфликтов. У нас почему-то принято добивать противника до конца, мы так не делаем.
При этом таких историй, когда мы пришли, а противник сразу пошел на попятную, мало. Это миф про то, что в спор вошла А1 и другая сторона сразу сказала: «Надо сдаваться». Обычно в ситуациях, в которые мы приходим, обе стороны достаточно квалифицированные, и все сопротивляются, каждый отстаивает свою позицию, пока хватает сил и ресурсов. Я не встречал ситуаций, когда пришла какая-то супермогущественная структура и вдруг человек, считавший, что ему должны 100 миллионов долларов, вдруг сказал: «Нет, я передумал, вы тут таких себе партнеров выбрали, давайте я откажусь от своих слов». Так не бывает. Сопротивляются все.
— Да. Бизнес-культура такова, что враг должен остаться «бомжевать» в парке на скамейке, и тогда его условный противник будет удовлетворен. И так ведут себя обе стороны. Это, естественно, изматывает всех и заводит в тяжелые тупиковые ситуации. Но таких случаев, когда одной стороне удается безапелляционно раздавить другую, единицы. Это происходит в ситуациях, когда и право на стороне сильного, и сила на стороне сильного. А если позиции либо сбалансированы, либо неочевидны, то обе стороны бьются до тех пор, пока, «истекая кровью», не говорят: «Ну, давайте как-то уже договоримся. Пусть нас кто-нибудь помирит».
— Все зависит от того, выступаем ли мы как партнеры-агенты или как инвесторы, которые «выкупили позицию». Все по-разному. Иногда мы даже сохраняем доли и управляем компанией в качестве операционного актива.
— Такое бывает. У нас есть компания «Юнитайл», которую мы развили до второго по величине игрока на российском рынке плитки и керамогранита. Мы довольны этой инвестицией, но мы всегда готовы к выходу из этого проекта. То есть у нас нет задачи заниматься управлением предприятиями. Если мы что-то оставляем, то это значит, что мы видим в будущем значительный рост либо в данный момент нет хорошего варианта выхода из проекта.
У нас вообще в России проблема с выходом. Если бы мы жили в более цивилизованном инвестиционном рынке и обладали внешними инвестиционными возможностями, у нас и динамика по входу-выходу была бы другая. Сейчас мы живем в рынке, закрытом от внешних инвестиций, внутренний спрос очень низкий, и очень маленький аппетит у рыночного сегмента на покупку. Основные покупатели —госкорпорации и крупный бизнес, у которых есть разные мотивы под разные покупки, но очень часто это специальные мотивы.
Часто мотивы основаны не на бизнесовой, а на государственной стратегии, и с этим сложнее работать. Мы как фонд предпочитаем работать с рыночным сегментом, хотя с государственными структурами за последний год сделали много проектов и продолжаем успешно сотрудничать и с Агентством по страхованию вкладов, и с госкомпаниями — например, с «Росгосстрахом».
— У нас нет таких проектов в принципе. Так как мы всегда проверяем юридическую позицию, и те, кто борется с государством, этот фильтр не проходят. Госкорпорации зачастую достаточно линейны: если у них к кому-то имеются требования, они, как правило, имеют юридическую основу и ясную позицию. Поэтому это не мы избегаем вступать в конфликты против госструктур, а нам за нашу практику не попадались бизнес-кейсы, в которых какая-то госкорпорация вела себя несоответствующим образом, не имея позиции юридической или содержательной.
Крупнейшие проекты А1
А1 в споре Виктор Батурин VS Елена Батурина — 13 млрд рублей
В 2005 году Виктор Батурин покинул «Интеко», одну из крупнейших девелоперских компаний, принадлежавшую ему и его сестре, Елене, жене тогдашнего мэра Юрия Лужкова. В 2007 году они заключили мировое соглашение и подписали к нему приложение. Но оказалось, что у каждой из сторон это приложение свое. Предмет спора — 25 % акций «Интеко» стоимостью 13 млрд рублей. А1 как кредитор Виктора Батурина выступает на его стороне против Елены Батуриной. В случае победы в суде Виктор сможет расплатиться по своим долгам перед А1. Тяжбы в настоящий момент идут в России и Австрии.
А1 против Георгия Беджамова (проект по взысканию в интересах АСВ) — 200 млрд рублей
Банкир Георгий Беджамов бежал в Лондон на фоне краха Внешпромбанка (ВПБ), владельцем которого он являлся. Дыра в балансе банка составила 200 млрд рублей. В настоящее время АСВ распродает имущество ВПБ и ищет активы Беджамова за рубежом. Для этих целей и была нанята А1, которая судится со сбежавшим банкиром в судах Лондона и Нью-Йорка и занимается поиском активов. В числе последнего «улова» — «Дом с призраками» — знаменитая историческая вилла под Неаполем, на которую российским судом по требованию А1 был наложен арест.
А1 против экс-владельца «Росгосстраха» (в интересах банка «Открытие») — $400 млн
Данил Хачатуров продал «Росгосстрах» группе «Открытие» в 2017 году. Позже само «Открытие» перешло под контроль ЦБ. У новых руководителей возникли вопросы по сделкам к бывшему менеджменту «Росгосстраха». Для взыскания была привлечена А1. В суд Калифорнии был подан иск к бывшему президенту «Росгосстраха» Данилу Хачатурову на $205 млн. Общая сумма претензий озвучивалась в размере $400 млн. Брат Хачатурова, Сергей, был приговорен к 8 годам лишения свободы, а сделки, совершенные перед передачей контроля над «Росгосстрахом», до сих пор оспариваются в судах.
А1 против Сергея Пугачева (проект по взысканию в интересах АСВ) — 75 млрд руб.
В 2015 году, спустя пять лет после краха Межпромбанка, российский суд привлек к субсидиарной ответственности его бывшего владельца Сергея Пугачева на 75,6 млрд рублей. Сам бывший банкир, после неудачного исхода суда в Англии и ареста активов, перекочевал во Францию и подал иск против России на $14 млрд, в котором ему отказал Арбитражный суд в Париже. В 2020 году А1 подключилась к розыску и реализации активов Сергея Пугачева в интересах АСВ. Были проданы два ранее арестованных особняка банкира в Лондоне.
А1 против Рустама Тарико (в интересах кредиторов банка «Русский Cтандарт») — $623 млн
В 2017 году «Русский Стандарт» Рустама Тарико допустил дефолт по облигациям на $545 млн. Эти бумаги были выпущены в 2015 году для реструктуризации других евробондов, под которые было заложено 49 % акций банка. Спор возник как раз в его обеспечении. Проблема возникла в том, что в процессе реструктуризации еврооблигации банка были заменены на облигации бермудской компании Russian Standard Ltd. Держатели бондов предъявили весь долг к погашению и требовали от Тарико вернуть $623 млн, но им было предложено только 25 % от номинала. В итоге в 2019 году часть кредиторов наняла компанию А1 для получения 49 % акций банка. Суды продолжаются уже несколько лет, также в них участвует лондонский Citibank.