Подвиг Эрмитажа в блокаду Ленинграда
27 января 2021 в 17:13
27 января – день окончательного снятия блокады Ленинграда. Почти 900 дней враг пытался покорить жителей героического города, но так и не смог овладеть Ленинградом. Свидетельством стойкости ленинградцев стало спасение Эрмитажа и музейных ценностей самого крупного музейного хранилища Европы. В наши дни трудно себе представить, через какие суровые испытания прошел музей.
Предлагаем вам познакомиться с книгами, рассказывающими о трагическом времени в жизни Эрмитажа.
В книге «Подвиг Эрмитажа» Сергея Варшавского рассказывается о героизме сотрудников музея в годы войны.
К эвакуации работники Эрмитажа начали готовиться еще в 1938 году – тогда существовал мобилизационный план на случай войны. Рабочие-столяры изготавливали уникальные ящики с водонепроницаемой обивкой, доставали упаковочный материал. Войну ожидали, но надеялись, что этого не произойдет. Когда беда нагрянула, уже 23 июня сотрудники музея приступили к подготовке первого эшелона с экспонатами.
Люди трудились сутками, оставляя на еду и сон не более часа. Искусственного освещения в музее тогда не было, не прерывать работу помогали белые ночи. Приходилось работать в наклон, ящики стояли на полу. У многих началось кровотечение из носа, но никто не покидал рабочее место. Нужно было торопиться, потому что враг все ближе подходил к городу.
К сотрудникам присоединились сотни добровольцев: академики, профессора, искусствоведы, художники, студенты. Огромную роль в организации эвакуации сыграл директор музея Иосиф Орбели, который отлично помнил реэвакуацию Эрмитажа из Москвы в 1920 году.
Под его руководством каждый бесценный экспонат был аккуратно упакован и сохранён, а после снятия блокады возвращён на своё место. Директор ввел железную дисциплину: за забытый свет, опоздание, неправильно подобранный размер ящика следовало увольнение. Но по-другому было никак. Двадцать два вагона удалось собрать за неделю: 1.118.000 самых ценных экспонатов. Они были отправлены в Свердловск. Эрмитажные коллекции были размещены в Картинной галерее и в подвалах дома Ипатьева, где была расстреляна царская семья. За сохранность экспонатов отвечал Владимир Левинсон-Лессинг. Ему приходилось вести борьбу за здание, грузовики, горючее, ведь в Свердловск были эвакуированы и оборонные предприятия. Но ученый с честью справился с заданием сохранить бесценные экспонаты. После ухода второго эшелона стали спускать по деревянным настилам бронзовые и мраморные статуи, люстры, огромные полотна. Это была тяжелейшая физическая работа. Чтобы защитить само здание, пожарная команда натаскала огромные горы песка, поставила ванны с водой, чтобы тушить зажигательные бомбы, окна были заклеены крест-накрест бумагой, чтобы стекла не были выбиты взрывной волной. Но самой большой работой оказалась подготовка бомбоубежищ в подвалах: необходимо было изготовить сотни кроватей, сделать канализацию. Уже с сентября 1941 года там жило две тысячи оставшихся сотрудников и ученые с семьями. Маленькие уголки, огороженные занавесками. Кругом темнота. На полу стояли аккумуляторы с маленькими лампочками. Двигаться нужно медленно, чтобы не наткнуться на колонну или витрину.
Третий сформированный эшелон уехать уже не успел. Музейные сокровища пришлось хранить на первом этаже, в подвалах и в песке – в основном фарфор, серебро.
Еще одна ценность была вывезена в первые дни войны – дети сотрудников. 146 детей поручили работнику научно-просветительского отдела музея Л. В. Антоновой. Дорога на восток была очень тяжелая. В эшелоне ехали почти стоя, педагоги даже на подножках вагонов. Не хватало воды. Дети начали болеть, двое малышей умерло. Всех остальных детишек Любовь Владимировна спасла.
В сентябре 1941 года блокадное кольцо сомкнулось. А музейные работники продолжали спасать само здание и оставшиеся ценности. Почти каждый день они дежурили в отряде противопожарной обороны.
Бывало, что за сутки тревоги по радио объявлялись до пятнадцати раз. Приходилось сбрасывать зажигательные бомбы с крыши музея. Чтобы сохранить экспонаты от крыс, в музее приютили кошек, до сих пор на довольствии стоит десяток животных. Постоянно проводилась инвентаризация, придумывались растворы для обработки картин от плесени. Мыли, чистили, заколачивали дыры, убирали стекло. Весна 1942 года выдалась особенно тяжелой. Через пробоины в крыше хлынула вода, по стенам текло. Дворцовую мебель приходилось вылавливать. В подвале, где был закопан в песок фарфор, плавали чашки, блюдца. Сотрудницы бросались в ледяную воду вылавливать экспонаты. Измученные голодом, ценой своего здоровья, жизни они спасали музейные ценности.
В своей книге «Биография Эрмитажа» Джеральдин Норман приводит отрывки из отчетов Михаила Доброклонского, исполняющего обязанности директора музея, о восстановительных работах в 1943 году. В них рассказывается о том, как научные сотрудники, профессора, рука об руку с подсобными работниками скалывали лед, подметали, выносили осколки стекол и снег. В основном это были женщины. Было очищено более 2000 кв. метров музейной площади, вынесено 36 тонн битого стекла, мусора. Одна из участниц «спасательной команды» вспоминала: «Мы использовали каждый солнечный день… вытащили всю мягкую мебель во двор. Обивка на диванах не была видна под толстым пушистым слоем плесени… пускали в ход щетки и метелки. Весь день – пыль столбом и резкий, едкий запах сернистого газа; к концу дня этот запах пропитывал одежду, пыль набивалась в уши и ноздри, в горло, слезились глаза».
Настоящим героизмом было просто выжить, а выживал тот, кто занимался любимым делом. Сидя в бомбоубежище, ученые писали диссертации, читали лекции, обсуждали научные труды, у сотрудников под рукой всегда были книги, поддерживали друг друга читкой своих произведений. Проводились даже экскурсии. Картины были отправлены в тыл, а пустые рамы остались висеть на прежних местах.
Это позволило быстро восстановить экспозицию после возвращения шедевров. В «Блокадной книге» Алеся Адамовича приведен рассказ коменданта Эрмитажа Павла Губчевского, который провел экскурсию для моряков перед пустыми рамами. «Это была самая удивительная экскурсия в моей жизни. И пустые рамы, оказывается, впечатляют», – вспоминает он.
19 октября 1941 года в музее был отмечен юбилей Низами. В зале звучали стихи, написанные восемьсот лет назад. А 10 декабря было проведено заседание, посвященное 500-летию Алишера Навои. Ослабленные люди читали стихи – это согревало сердца.
Но беды не обошли стороной, за первую зиму умерли десятки пожилых ученых, смерть стала обыденностью. Когда было совсем невмоготу, при Эрмитаже открылся стационар, в котором смогли спасти сотни жизней. Весной 1942 года появилась возможность уехать по Ладоге, в Ереван отправляют худого и желтого, как и все его сотрудники, Иосифа Орбели. К лету засадили Висячий сад картошкой, капустой, свеклой. Ими питались оставшиеся сотрудники музея всю зиму. В 1944 году в Эрмитаже вновь открылись постоянные выставки, позднее вернулись все произведения искусства, которые были вывезены.
В блокаду погибли 52 сотрудника музея. Были и культурные потери. Во время подготовки к эвакуации бесследно исчез шедевр Антониса Ван Дейка «Святой Себастьян». Ряд ценных экспонатов погиб от сильных пожаров, затоплений. Но настоящий подвиг сотрудников Эрмитажа позволил сохранить почти все музейные шедевры. Затаив дыхание, мы можем сегодня любоваться ими. Низкий поклон всем сотрудникам Эрмитажа за мужество, стойкость, за большую любовь к своему делу.
Предлагаем прочитать книги о подвиге Эрмитажа в годы блокады и о музейных шедеврах:
- Адамович А. Блокадная книга. – Москва: Советский писатель, 1982
- Варшавский С. П. Подвиг Эрмитажа. – Ленинград: Лениздат, 1985
- Немилова И. С. Загадки старых картин. – Москва: Изобразительное искусство, 1996
- Норман Д. Биография Эрмитажа. – Москва: Слово, 2006
- Эрмитаж: история и современность. – Москва: Искусство, 1990
Ковчег для отца и сына
Англичанка, знаток Эрмитажа, написала книгу о династии Пиотровских
Текст: Елена Яковлева/РГ
Джеральдин Норман. «Пиотровские. Хранители ковчега»
Перевод Елены Рубиновой.
12 апреля поступила в продажу вышедшая на русском книга известного английского журналиста, большого знатока и друга Эрмитажа Джеральдин Норман — «Пиотровские — хранители ковчега». Вышедшая до этого на английском под другим названием «Династическое правление: Михаил Пиотровский и Эрмитаж» (Dynastic Rule. Mikhail Piotrovsky and the Hermitage) книга — с некоторой редактурой — повторена для российского читателя. И во времена политической взвинченности и истерики в адрес России она точно стала прекрасным свидетельством того, что культурные мосты горят последними. О том, чем интересна эта книга, «ГЛ» рассказал ее герой, директор Эрмитажа Михаил Пиотровский.
Михаил Пиотровский: Эта книга написана «очень по-английски». Тон у автора все время остается «несколько покровительственным». Это обычное английское ощущение, что они-то уж точно все делают лучше всех в мире, склоняет их хлопать по плечу других и говорить «Какие вы молодцы» в делах, которые у них считаются обыкновенными. Меня, например, так все время хвалят за свободное знание трех европейских языков, и меня это несколько раздражает.
Такой же примерно тон был у Джеральдин и в ее первой книге про Эрмитаж, которая также переиздавалась на русском, и я в предисловии к ней писал о разности менталитетов и про то, что книжка «очень английская».
Но вообще, конечно, это по-своему замечательная книга, прежде всего потому, что ее автор хорошо знает Эрмитаж и хорошо к нему относится.
Мы поменяли английское название книги «Династическое правление: Михаил Пиотровский и Эрмитаж», потому что по-русски оно звучит совсем нескромно. Такие изменения понятны: американцы, издавая у себя «Мой Эрмитаж», озаглавили его «Про то, как Эрмитаж, пройдя через революции и войны, стал величайшим музеем мира» (хотя многие из них уверены, что Метрополитен-музей не хуже). Я тоже считаю Эрмитаж величайшим музеем мира, но на обложке бы об этом не написал как раз из-за ментальных нюансов.
На чем она строит свой рассказ?
Михаил Пиотровский: Она рассказывает об Эрмитаже через биографии — мою и моего отца. И через политическую историю России. Первым обстоятельством я, конечно, очень смущен, но понимаю, что это своего рода прием: рассказать историю России и Эрмитажа через биографию человека, достаточно хорошо известного в музейных кругах Лондона.
Первая ее книга про Эрмитаж была более журналистской, в ней было собрано множество интервью с самыми разными «эрмитажниками».
Джеральдин много пишет об Эрмитаже, руководит обществом друзей Эрмитажа в Англии, организовала издание эрмитажного журнала, активно поддерживает многие наши инициативы и очень любит наш музей.
Какой ключ она нашла к разгадке личности вашего отца?
Михаил Пиотровский: Зная, что он великой археолог, она долго не могла понять, почему он великий музейщик. Она все допытывалась — и это опять же западный взгляд, — а что такого замечательного было, когда отец был директором Эрмитажа, ведь сенсаций-то никаких не было. Мои слова о том, что Эрмитаж открывался стране и миру и добивался независимого положения и репутации независимого музея, которая помогала ему выжить, на нее не производили особенного впечатления. Ей было непонятно, что он сделал. Но постепенно она понимала и показывала, как репутация музея формируется через репутацию человека.
Что же касается нашей с отцом «династии», то, с одной стороны, это противно демократическому духу музея. Но с другой — приятно монархическому духу, который, конечно, у британцев есть.
Мы, кстати, собираемся на Интермузее в связи с участившимися антикоррупционными запросами к нам: «Много ли родственников работает в музее?» — провести встречу с представителями музейных династий и пригласить на нее Владмира Толстого, Александра Шолохова, Поленовых, меня, всех, кто оказался в музеях по «родственному праву».
А какой смысловой ключ она подобрала к вашей персоне?
Михаил Пиотровский: Она очень серьезно искала ответ на вопрос: «Как получилось, что музей перешел от отца к сыну?» И в английской логике проследила, каким образом сын продолжил дело отца. Мы с папой очень непохожи, даже внешне, но так вышло, что все, что я сделал, на самом деле начинал отец и его коллеги. У нас, несмотря на сумасшедший период пережитой нами 20—25 лет назад истории, очень много получилось. Думаю, в том числе потому, что планы нам составили и оставили они.
«Родственное наследие» — это способ не оборвать дело? Жизнь коротка, а дело долго?
Михаил Пиотровский: Да, это способ сохранить, продлить, развить и продолжить дело. Причем в условиях, когда «все перевернулось». Знаете, не будь в Эрмитаже сын на месте отца, я думаю, может быть, никто бы не сумел или не захотел продолжить то, что было намечено и начато отцом и его командой.
И первое, что бы сделал «человек со стороны», — он уволил бы множество пенсионеров и непенсионеров, просоветски и непросоветски настроенных людей и т. п. Для него все было бы «не так».
Эта книга важна для российского читателя?
Михаил Пиотровский: Да. Это книга, написанная с громадной симпатией к Эрмитажу, очень хорошим знанием о нем (Джеральдин действительно одна из лучших специалистов по истории Эрмитажа, достаточно сказать, что она первая опубликовала список репрессированных в советское время сотрудников музея) и «британским взглядом». Мы же видим, как психологически сложны были на протяжении всей нашей истории отношения Британии и России и как легко в Британии воспринимается «все плохое про Россию». А тут — нет, она остается англичанкой, уверенной, что британцы все лучше знают и умеют, но при этом хорошо изучившей предмет, понимающей все наши недостатки, но в чем-то переборовшей себя и превратившейся в человека, очень симпатизирующего России. У нее в книге есть фраза, из которой ясно, что автор не ожидала, что в России может быть так все прилично. Например, могут быть очень хорошие картины в музеях.
Джеральдин Норман о том, как возник проект «Эрмитаж 20/21»
Джеральдин Норман, советник Михаила Пиотровского и директор Фонда друзей Эрмитажа в Великобритании, выпустила в издательстве «Слово» книгу «Пиотровские. Хранители ковчега». Она посвящена истории знаменитой династии, стоящей у руля главного российского музея с 1964 года, когда отец нынешнего директора Эрмитажа Борис Пиотровский возглавил институцию.
С разрешения издательства ARTANDHOUSES публикует фрагмент, посвященный возникновению и развитию проекта «Эрмитаж 20/21», посвященного современному искусству.
В 2007 году, когда оборвались деловые связи с Томасом Кренсом и Музеем Соломона Р. Гуггенхайма, Михаил Пиотровский решил взяться за дело сам. Так возник проект «Эрмитаж 20/21». Было решено расширить экспозицию искусства XX века и представить образцы новейшего искусства — отсюда в названии появилось число 21. Возглавить рабочую группу, в которую входили сотрудники отдела образования, развития и фандрайзинга, а также пресс-службы, директор поручил Дмитрию Озеркову — молодому талантливому хранителю гравюр старых мастеров. Но посоветовал Дмитрию не уходить из отдела французских гравюр XVIII века, насчитывающего 25 тысяч произведений, на случай, если проект зайдет в тупик.
Дирекция попросила Общество британских друзей Эрмитажа помочь в осуществлении нового проекта. Была собрана консультативная группа, куда вошли сэр Норман Розенталь — бывший секретарь Королевской академии по организации выставок, Мишель Стросс, ранее возглавлявший Фонд импрессионистов и современного искусства аукционного дома Sotheby’s, и Чарльз Саатчи, лондонский коллекционер, известный тем, что собирает самое разное современное искусство. Для начала необходимо было организовать посещение Озерковым Венецианской биеннале, арт-ярмарки в Базеле и «Документы» в Касселе — большой выставки современного искусства, которую устраивают каждые пять лет. По счастливому совпадению все они проходили в 2007 году.
Озерков был назначен заведующим новым отделом в январе 2007 года, а уже в октябре открыл свою первую выставку под названием «США сегодня: американское искусство из коллекции Саатчи». В еще неотреставрированных комнатах Главного штаба предстало необыкновенное зрелище. Саатчи был в восторге и тут же предложил сделать еще одну выставку: «А почему бы вам первым — раньше Лондона — не показать новое британское искусство?» Дмитрий ухватился за предложение, и выставка под названием «Новояз: британское искусство сегодня» была представлена в Николаевском зале Зимнего дворца. Она стала его первым большим успехом.
Дмитрий Озерков
К 2009 году Пиотровский отчетливо понимал, что в Эрмитаже должно быть представлено новейшее искусство, поэтому поручил Озеркову возглавить такой отдел и дал ему возможность набрать туда сотрудников. В 2012 году Озерков был назначен заведующим отделом современного искусства, самостоятельного и уже никак не связанного с отделом западноевропейского изобразительного искусства. Это важное и знаменательное событие вовсе не означало, что сотрудники Эрмитажа, не говоря о жителях Санкт-Петербурга, примут и полюбят современное искусство. Выставочный отдел, в который входят руководители всех отделов, боролся с ним всеми силами. Лишь благодаря постоянной поддержке директора Озеркову удавалось устраивать содержательные выставки, и современное искусство обрело право на существование в Государственном Эрмитаже. Первым ударом по консервативной политике стала инсталляция Джейка и Диноса Чепменов «Конец веселью» (2012). В девяти прозрачных боксах, расставленных по залу в форме свастики, пять тысяч миниатюрных пластмассовых фигурок нацистов разыгрывают кровавые сценки ужасов войны, поражающие нечеловеческой жестокостью. Это была крайняя форма антивоенной пропаганды: братья Чепмены взяли за основу знаменитую серию гравюр Гойи «Бедствия войны» и утрировали их. В выставке кураторы использовали и оригинальные работы Гойи из собрания музея, и средневековые орудия пыток из Арсенала. Получилось потрясающее зрелище в традициях Босха и Брейгеля.
Джейк и Динос Чепмен
«Конец веселью»
2012
Петербургскую прокуратуру засыпали однообразными письмами: авторы требовали наказать музей и его директора за нарушение закона о противодействии экстремизму. Многие возмущались тем, что два пластиковых героя — знаменитый талисман ресторанной сети «Макдоналдс» клоун Рональд Макдоналдс и распятый мишка — оскорбляют чувства верующих. Прокурор направил в Эрмитаж комиссию и получил отзыв профессионалов об использовании символов креста и свастики в современном искусстве. Они пришли к выводу, что все обвинения необоснованны.
Однако СМИ поживились на славу! Сюжеты и видеоролики, сделанные на выставке, постоянно показывали по телевидению, тему широко обсуждали самые разные общественные деятели. Пиотровского одно время даже сопровождала охрана. В результате эту первую выставку, организованную в отреставрированном здании Главного штаба, посетило 22 тысячи человек. До того как посыпались обвинения в экстремизме, в новое выставочное пространство приходили лишь немногочисленные любители. После скандала сюда хлынули толпы, а директор музея одержал еще одну профессиональную победу. По следам тех событий был принят закон об оскорблении чувств верующих христиан и представителей других религий. «Сейчас нам бы не удалось организовать такую выставку, — говорит Пиотровский. — Мы успели вовремя».
В 2015 году Михаил Пиотровский объявил о новом смелом проекте, связанном с его интересом к искусству ХХ и ХХI веков. Крупная строительная компания «ЛСР» разработала план развития престижного жилого комплекса на месте бывшего автомобильного завода «ЗИЛ» недалеко от центра Москвы. Чтобы привлечь жителей столицы, они хотели построить здесь театр, концертный зал и даже филиал Эрмитажа. Учитывая нынешний интерес москвичей к современному искусству, Пиотровский заявил, что это будет часть проекта «Эрмитаж 20/21», и назначил ответственным за него Дмитрия Озеркова.
Дизайн нового центра разрабатывает архитектор Хани Рашид из нью-йоркской фирмы Asymtote; Михаил Пиотровский познакомился с ним во время работы над проектом «Эрмитаж — Гуггенхайм». «Однажды в аэропорту Венеции мы пять часов ожидали вылета и подробно обсудили модель идеального музея. Так что я знал, что Хани мыслит в правильном направлении». О своих планах Хани Рашид объявил в октябре 2015 года; по словам архитектора, его вдохновлял «русский конструктивизм 1920-х годов, американский и советский павильоны на знаменитой выставке EXPO-1967 в Монреале и новые технологии». Он разработал проект пятиэтажного здания из блоков разного размера, поставленных друг на друга. Строительство планируют завершить к 2020 году. Возможно, этот проект стал своеобразной реакцией на трудности, с которыми Пиотровский столкнулся весной 2013 года.
Хани Рашид
Проект музейного центра «Эрмитаж-Москва»
Директор ГМИИ им. А. С. Пушкина в Москве Ирина Антонова воспользовалась прямой линией общения с президентом России, транслировавшейся по Первому каналу 25 апреля 2013 года, и задала вопрос о восстановлении Государственного музея нового западного искусства, располагавшегося в Москве и ликвидированного Сталиным в 1948 году. Для возрождения музея потребовалось бы возвращение в Москву полотен Матисса, Пикассо и других импрессионистов и постимпрессионистов, которые сейчас находятся в Эрмитаже.
Президент попросил директора Эрмитажа прокомментировать ситуацию. Пиотровский был застигнут врасплох и не сразу понял, что новый музей претендует на большую коллекцию современного искусства, хранящуюся в Эрмитаже, и заявил, что эти картины попали к ним в качестве компенсации за несколько сотен произведений старых мастеров, переданных Эрмитажем ГМИИ им. А. С. Пушкина. Президент дал указание провести профессиональную экспертизу.
Понимая, что теперь многие (притом богатые) москвичи будут ратовать за создание «великого» музея в Москве, чтобы принизить роль Петербурга, делегировавшего в правительственные организации Москвы многих общественных деятелей, Пиотровский начал столь же рьяно отстаивать свою позицию. По его мнению, попытка отобрать у Эрмитажа значительную часть коллекции современного искусства может привести к переделу и других музейных коллекций. Эта инициатива противоречит утвержденному президентом Ельциным в 1996 году положению в области музейных фондов — совокупной коллекции всех государственных музеев. Фонды российских музеев складывались из произведений искусства, конфискованных у частных лиц в 1918 году и национализированных, а также из перемещенного искусства, вывезенного из Германии после Второй мировой войны. И это может дать повод для самых разных притязаний на «собственность».
Пиотровский утверждал, что «возрождение» Музея нового западного искусства в Москве, за которое выступала Антонова и ее сторонники, принесло бы огромную прибыль столичному туристическому бизнесу. Кроме того, цены на дорогую недвижимость возле Кремля сильно выросли бы.
Самая посещаемая экспозиция Эрмитажа — импрессионисты и постимпрессионисты, в том числе Матисс и Пикассо периода кубизма. Эти и многие другие замечательные работы из собраний Щукина и Морозова размещаются в специально созданном новом музейном пространстве — большой галерее, открывшейся в 2014 году в здании Главного штаба.
Анри Матисс
«Красная комната»
1908
© Succession H. Matisse. Государственный Эрмитаж
22 и 23 мая 2013 года состоялись две важные встречи, на которых обсуждали разногласия между двумя музеями. Во время первой встречи, в которой участвовали представители Министерства культуры и Союза музеев, Антонова не получила никакой поддержки и защищала свою позицию одна. Подводя итог дискуссии, министр культуры Владимир Мединский сказал, что ликвидация Музея нового западного искусства в 1948 году была ошибкой, но исправление ошибок может стать еще большей ошибкой. Мединский предложил создать виртуальный музей, чтобы коллекции Щукина и Морозова были доступны он-лайн всюду, а не только в Москве.
Вторая встреча состоялась в Администрации Президента. Она была организована советником президента по культуре и искусству Владимиром Толстым. Он пригласил представителей разных профессий. Ирину Антонову поддержал телеведущий Владимир Познер и председатель совета директоров «Альфа-Банка» известный коллекционер Петр Авен: он предложил открыть в Москве филиал Эрмитажа и разместить в нем также и другую часть собрания Щукина и Морозова, принадлежащую ГМИИ им. А. С. Пушкина.
Петицию против возвращения картин в Москву подписали 40 тысяч человек. В заключение Пиотровский сказал: «Передача была бы ошибкой — музейной, правовой и моральной».
В следующем, 2014-м, году Пиотровский сознательно пошел на риск и был вознагражден с лихвой. Одним из главных событий года стала европейская биеннале современного искусства «Манифеста». Она проходит в разных городах Европы каждые два года. Выставку «Манифеста — 10» было решено провести в Санкт-Петербурге, точнее в Эрмитаже.
Пиотровский всячески поддерживал созданный всего лишь за два года до этого отдел современного искусства под руководством Дмитрия Озеркова. Жители Санкт-Петербурга не очень любят современное искусство, но для того, чтобы его оценить по достоинству, считал Пиотровский, нужно по крайней мере с ним познакомиться. Когда организаторы «Манифесты — 10» предложили ему устроить выставку в Эрмитаже, он принял их предложение. Он понимал, что вместе с выставкой сюда приедут просветители и пиарщики, которые будут организовывать разные культурные мероприятия, лекции и семинары по всему городу.
Инсталляция Томаса Хиршхорна «Abschlag» / «Срез»
Главный штаб
2014
Куратором выставки был назначен Каспар Кёниг — директор Музея Людвига в Кёльне (одно из крупнейших мировых собраний современного искусства), ровесник Пиотровского. Организаторы не собирались шокировать публику; просто Кёниг высоко ценит манеру художников, чьи работы он отобрал для выставки. Организаторам выставки удалось убедить одну из участниц, Марлен Дюма, изменить название серии «Великие геи» на «Великие люди» (среди них — Гоголь, Чайковский, Теннесси Уильямс и др.). Сработал недавно принятый российский закон, запрещающий пропаганду гомосексуализма.
Затем начался конфликт на Украине. События в Крыму повлекли за собой введение санкций Западом в отношении России. Потом президент США Барак Обама, премьер-министр Великобритании Дэвид Кэмерон и другие лидеры стран Евросоюза осудили пророссийских украинских сепаратистов, и последовали новые санкции. И наконец, над территорией Украины был сбит самолет, летевший из Амстердама в Куала-Лумпур, в результате катастрофы погибли 238 пассажиров и 15 членов экипажа, и до сих пор не доказано, сделали это повстанцы или украинские военные. На фоне всех перечисленных драматических событий было неясно, откроется ли в Петербурге «Манифеста», организационный центр которой находится в Нидерландах, или нет. Однако Каспар Кёниг и директор Международного фонда «Манифесты» Хедвиг Фейн не теряли самообладания. В официальном заявлении Фейн сказала: «В связи со сложным положением на Украине и в Крыму “Манифеста” поддерживает все объединения, которые выступают за мирное, ненасильственное урегулирование конфликтов, будь то в Европе или в Российской Федерации. “Манифеста” не может принять и не примет никакую цензуру, самоцензуру или незаконное вмешательство любого правительства в нашу деятельность. Мы не пытаемся уйти от современных конфликтов, и наша работа предполагает споры, переговоры, посредничество и дипломатию».
Главной достопримечательностью выставки стала инсталляция Томаса Хиршхорна «Abschlag» («Срез»). Во дворе Главного штаба художник выстроил гигантскую инсталляцию — типичный жилой дом советских времен с рухнувшим фасадом. Нижние помещения скрыты за завалами, а на стенах уцелевших хорошо обставленных комнат верхнего этажа можно различить картины русских авангардистов: Казимира Малевича, Владимира Татлина, Александра Родченко, Натальи Гончаровой и других, заимствованные из Русского музея. Швейцарский художник хотел подчеркнуть вечный процесс созидания, сохранения и разрушения. Возможно, инсталляция символизирует крушение Советского Союза и цикличный характер истории: за политической активностью обычно следует реакция.
«Манифеста — 10» произвела фурор. Она лишний раз подтвердила уверенность Пиотровского в том, что культура важнее политики.