Андрей Коробейников Пианист биография

Андрей Коробейников – музыкант, который не ходит по накатанной колее

Юрист, знаток эсперанто, пожизненный член академии наук, болельщик «Спартака», поклонник Цоя, немного поэт, немного саксофонист… Но в первую очередь пианист Андрей Коробейников стал открытием в музыке 90-х и 2000-х годов.

Судьба этого человека была довольно заурядной, как для гения: начал заниматься музыкой с 5 лет, в 7 лет выиграл свой первый конкурс, экстерном закончил музыкальную школу, а в 12 лет поступил в юридический вуз, к двадцати годам стал обладателем бесчисленного количества престижных премий и наград.

Судьба пианиста хоть и превосходит обычных людей, не является редчайшей для гениального музыканта, человека, чей жизненный путь уже намечен вехами триумфов и драматических событий.

Необычная жизнь

Мечты и чаяния Андрея Коробейникова в начале его жизненного пути были связаны отнюдь не с музыкой. Один из самых необычных пианистов XXI века родился 10 июля 1986 года в городе Долгопрудный.

Вместе со своей мамой, Любовью Коробейниковой, он жил в общежитии физтеха, где она училась, помышляя не столько о музыке, сколько о хлебе насущном (о том, «чего бы поесть», как сказано в неофициальной биографии музыканта).

Первые годы жизни Андрей находился отнюдь не в музыкальном окружении, и даже позже, когда стало ясно, каким именно талантом обладает ребенок, ему пришлось еще немало побороться с судьбой: потанцевать в хоре, испробовать на вкус металл саксофона – в общем, пройти некоторый период «творческих исканий».

Уже в 5 лет Коробейников играл на фортепиано

Однако к пяти годам все в жизни Андрея, очевидно, «встало на свои места». Проходя путь, которым ранее шли Гленн Гульд и Святослав Рихтер, Коробейников с пяти лет начал учиться играть на фортепьяно, разделив судьбу с именитыми предшественниками.

Однако ни Гленн Гульд, ни Святослав Рихтер, ни большинство других пианистов, которых принято называть гениальными, не могут похвастаться столь быстрыми успехами: уже в 7 лет Андрей завоевал свою первую конкурсную награду.

Одержав победу на III Международном конкурсе юных музыкантов им. П. И. Чайковского, юный музыкант продемонстрировал нарождающееся «истинное» понимание музыки, свойственное виртуозам.

Обучение в ЦМШ (Центральной музыкальной школе) не стало для Андрея испытанием его музыкальных талантов – он перескакивал через классы и сдавал экзамены экстерном.

Но там он заработал первые уроки жизни о положении дел в музыкальном сообществе: злобе, зависти и интригах, с которыми затем сталкивался не раз. «И не суйся в консерваторию, ты туда не поступишь!» – говорил преподаватель ЦМШ десятилетнему пианисту (цитата Коробейникова из интервью OPENSPACE.RU).

В консерваторию Коробейников поступил, и закончил ее с отличием в 19 лет, повторив судьбу известного виртуоза Рахманинова, но до консерватории был другой вуз.

Закончив экстерном музыкальную школу, в возрасте 12 лет Андрей поступил в Европейский университет права, закончил его, а затем работал там преподавателем, позже умудряясь совмещать это занятие с концертами и обучением юридической специальности в аспирантуре МГУ, которую закончить так и не успел ввиду концертной занятости.

Зато Андрей успел закончить аспирантуру Королевского колледжа музыки в Лондоне, где деканом является небезызвестная в музыкальных кругах Ванесса Латарш.

Концертную деятельность и учебу Коробейников успешно совмещал

Похоже, всю свою жизнь Андрей умудряется совмещать учебу с концертной деятельностью и участием в конкурсах. Исключая 20 наград, полученных за различные музыкальные состязания уже к двадцати годам, Андрей также успел в совершенстве освоить международный язык эсперанто и даже снискать славу успешного оратора на этом языке.

Он также стал пожизненным членом Международной академии наук республики Сан-Марино, опубликовал несколько научных работ и получил авторитет в качестве знатока вопросов осуществления прав артистов-исполнителей («Были случаи, когда знание своих прав не помешало в жизни», – говорил на этот счет пианист.).

Разочарование или жизненная победа

Андрей Коробейников, проходя вехи своего жизненного пути, столкнулся с теми же проблемами, которые становились и перед его именитыми предшественниками, разделившими страсть к игре на фортепьяно.

Учиться играть он начал, как и Гленн Гульд, с пяти лет. Консерваторию, как и Рахманинов, закончил в 19. Как Рихтер, столкнулся с многочисленными интригами в музыкальной среде.

Но было в жизни Коробейникова и более неприятное событие, которое он также разделил с другими пианистами, теми, что шли перед ним и также обрели славу. Андрей Коробейников был обижен «Чайником».

В 1986 году, в год рождения Андрея, на Международном конкурсе имени П. И. Чайковского выступал талантливый музыкант шестнадцати лет – Алексей Султанов.

Парень был фаворитом, он играл со сломанными пальцами, ради победы превозмогая боль, но жюри «пожалело мальчика с переломом» и не пустило его в финал. Султанов сумел добиться славы позже, демонстрируя, что настоящий талант жюри не сломить.

Схожий случай (но без перелома) произошел и со знаменитым Иво Погореличем, который силами судей потерпел фиаско на конкурсе имени Шопена, проходившем в Варшаве, что тоже было обидно, но не помешало славе исполнителя.

И, наконец, «по следам» предшественников пошел и Андрей Коробейников: он стал открытием на конкурсе Чайковского в 2007 году, сумел завоевать несколько престижных «поощрительных призов», но в финал так и не попал – жюри решило, что манера исполнения музыканта слишком свободная.

«У этой истории было изумительное продолжение. После конкурса я играл в Нижнем Новгороде, за кулисы пришла директор местной филармонии и говорит: «Две недели назад у нас был Николай Арнольдович Петров, он так нам вас рекомендовал!» То есть получается, что после того как он не допустил меня до финального тура, он же меня еще и рекламирует».

Так рассказывал Коробейников о событиях, последовавших за конкурсом.

«Чайник» обидел Коробейникова, но это не помешало ему завоевать мировое признание, дать сотни концертов по всему миру, выступить на самых престижных площадках и продолжить свой путь постижения музыки.

Свобода и игра

Одним из кумиров Андрея Коробейникова был знаменитый «чудаковатый гений» Гленн Гульд: канадский музыкант играл так удивительно и порой так странно, что дирижер на одном из концертов открестился от игры Гульда, заявив, что он и оркестр не имеют к пианисту отношения.

Коробейников демонстрировал восхитительную игру, им восхищались дирижеры мира

В определенном смысле можно сказать, что Андрей Коробейников в этом плане «созвучен» с Гульдом. Как заявлял сам Андрей, он не любит ходить проторенными путями, и это не сложно почувствовать в его игре.

Выходя на сцену, будь то концерт или конкурс, Андрей не следует стандартам или стереотипам, он не стремится потакать публике и уж тем более академическим шаблонам, выработанным, чтобы научить играть тех, кто незнаком с музыкой на ты.

Иногда Андрей может быть не понят или не принят, демонстрируя игру, совершенно непривычную для любителей традиционной классики. Но тут есть огромная оговорка – Коробейников не собирал бы огромных концертных залов, не принимался бы с овациями в Лондоне, Токио, Париже, если бы играл плохо.

Он просто обладает собственным чувством музыки, вдохновенным, яростным, сильным, полным истинного духа, страсти, эмоций.

«Я предполагал, что люди, которые не знают этого произведения близко, незнакомы с ним кровно, – им будет нелегко поверить мне и окунуться в эту безмолвную печаль и бездонный свет», – писал Андрей о собственном исполнении экспромта Шуберта. «Игралось почему-то вообще свободно. Душа, что ли, была свободна. Творилось».

Так чувствовать музыку может лишь человек, отмеченный ею, способный понимать и прозревать истинную природу исполнения, как это делали Рахманинов, Гульд, Рихтер, недавно ушедший из жизни «демонический» Султанов.

Андрей Коробейников – это история музыки сегодня, шанс для людей, даже далеких от классики, услышать живое исполнение, которого не встретишь ни у кого другого. Это пульс, сила, свет.

Когда этот человек играет на рояле, видно, как у него дрожат губы, как блестят глаза, как вдохновенно, резко и неистово мечутся пальцы по клавиатуре.

Андрей Коробейников – один из бесконечно редкого числа пианистов, отмеченных настоящим вдохновением. Он из тех людей, которые могут превратить «скучные и приевшиеся» концерты классической музыки в бурю чувств и эмоций, с которой не сравнятся впечатления ни от одного рок-фестиваля или рейверской вечеринки.

Андрей Коробейников Пианист биография

Родился в 1986 году в Долгопрудном. Начал играть на фортепиано в возрасте 5 лет. В 7 лет одержал свою первую победу на III Международном конкурсе юных музыкантов имени Чайковского. К 11 годам Андрей окончил экстерном ЦССМШ (педагог Николай Торопов) и поступил в Московское областное высшее училище искусств (педагоги Ирина Мякушко и Эдуард Семин). Продолжил музыкальное образование в Московской консерватории и аспирантуре в классе Андрея Диева. В 17 лет, одновременно с обучением в Московской консерватории, Андрей Коробейников получил диплом юриста Европейского Университета права в Москве, стажировался в аспирантуре юридического факультета МГУ.

С 2006 по 2008 год стажировался в аспирантуре лондонского Королевского колледжа музыки у профессора Ванессы Латарш. К 20 годам стал обладателем более 20 премий различных конкурсов в России, США, Италии, Португалии, Великобритании, Нидерландах и других странах. Среди них I премия III Международного конкурса пианистов имени Скрябина в Москве (2004), II премия и Приз публики II Международного конкурса пианистов имени Рахманинова в Лос-Анджелесе (2005), а также спецприз Московской консерватории и приз за лучшее исполнение произведений Чайковского на XIII Международном конкурсе имени Чайковского.

На сегодняшний день Коробейников выступил более чем в 40 странах мира. Его концерты проходили в Большом зале Московской консерватории, Концертном зале имени Чайковского, Большом зале Санкт-Петербургcкой филармонии, Театре Елисейских полей и Зале Корто в Париже, Концертхаусе в Берлине, Уигмор-холле в Лондоне, Концертном зале имени Диснея в Лос-Анджелесе, Сантори-холле в Токио, Зале имени Верди в Милане, Испанском зале в Праге, Дворце изящных искусств в Брюсселе, Фестшпильхаусе в Баден-Бадене и других. Играл со многими известными оркестрами, среди которых лондонская «Филармония», Лондонский филармонический, Национальный оркестр Франции, Симфонический оркестр NHK, Токийский филармонический, Оркестр Северогерманского радио, Будапештский фестивальный, Чешский филармонический, Sinfonia Varsovia, Государственный академический симфонический оркестр Республики Беларусь, Большой симфонический оркестр имени Чайковского, оркестры Московской и Санкт-Петербургской филармоний, Российский национальный оркестр, Госоркестр России имени Светланова, Национальный филармонический оркестр России, «Новая Россия» и другие.

Сотрудничал с такими дирижерами, как Владимир Федосеев, Владимир Ашкенази, Иван Фишер, Леонард Слаткин, Александр Ведерников, Жан-Клод Казадезюс, Жан-Жак Канторов, Михаил Плетнев, Марк Горенштейн, Сергей Скрипка, Вахтанг Жордания, Владимир Зива, Максим Шостакович, Гинтарас Ринкявичюс, Александр Рудин, Александр Скульский, Анатолий Левин, Дмитрий Лисс, Эдуард Серов, Окко Каму, Юозас Домаркас, Дуглас Бойд, Дмитрий Крюков. Среди партнеров Коробейникова по камерному ансамблю – скрипачи Вадим Репин, Дмитрий Махтин, Лоран Корсиа, Гайк Казазян, Леонард Шрейбер, виолончелисты Александр Князев, Анри Демаркетт, Йоханнес Мозер, Александр Бузлов, Николай Шугаев, трубачи Сергей Накаряков, Давид Геррье, Тине Тинг Хельзет, Михаил Гайдук, пианисты Павел Гинтов, Андрей Гугнин, альтист Сергей Полтавский, певица Яна Иванилова, Квартет имени Бородина.

Коробейников участвовал в фестивалях в Ла-Рок-д’Антероне (Франция), «Безумный день» (Франция, Япония, Бразилия), «Клара-фестиваль» (Бельгия), в Страсбурге и Ментоне (Франция), «Пиано экстраваганца» (Болгария), «Белые ночи», «Северные цветы», «Кремль музыкальный», Транссибирском Арт-Фестивале Вадима Репина (Россия) и других. Его концерты транслировались на радиостанциях France Musique, BBC-3, «Орфей», «Эхо Москвы», телеканале «Культура» и других. Записал диски с сочинениями Скрябина, Шостаковича, Бетховена, Элгара, Грига на лейблах Olympia, Classical Records, Mirare и Naxos. Диски Коробейникова удостаивались премий журналов Diapason и Le monde de la musique.

Среди ангажементов пианиста в нынешнем сезоне – выступления с филармоническими оркестрами Санкт-Петербурга, Бремена, Санкт-Галлена, Уральским академическим филармоническим оркестром, БСО имени Чайковского; сольные концерты в Париже, Фрайбурге, Лейпциге и на Фестивале Радио Франс в Монпелье; камерные концерты в Италии и Бельгии с Вадимом Репиным, в Германии – с Александром Князевым и Йоханнесом Мозером.

Андрей Коробейников: «Я нашел удивительный рояль»

Андрей Коробейников — уникальное явление в современном музыкальном сообществе. Пианист со своим неподражаемым почерком, он подтверждает известное выражение: стиль — это человек. Его интерпретации у одних вызывают восторг, у других — отторжение, но равнодушным они не оставляют никого. 24 и 25 марта Андрей Коробейников исполнил в зале воронежской филармонии вместе с академическим симфоническим оркестром и дирижером Владимиром Вербицким Второй фортепианный концерт Прокофьева. Ярко, мощно, мужественно, увлекая за собой в стихию прокофьевского движения и огня, пройдя над бездной этого восхитительно-опасного и трагического сочинения, помогая нам ощутить его вселенскую бесконечность и силу. Бесспорно, об этом выступлении стоит рассказывать внукам.

Наша беседа состоялась после репетиции. Улыбчивый человек в гримерке оказался совсем не похожим на того демиурга, который только что сидел на сцене за роялем. А заодно и на того странного бунтаря, о котором пишут журналисты.

Андрей, вы не первый раз в Воронеже, у вас есть ощущение этого города?

У меня есть свой взгляд на него, потому что все мои родственники по материнской линии из Белгородской области, и я знаю, если так можно выразиться, человеческую фактуру Черноземья, она родная для меня. Я был с концертами в Курске, Белгороде, Старом Осколе, Тамбове, Липецке. Воронеж больше, чем все эти города, и есть ощущение мощи города вполне себе столичного, а не какого-то уездного центра. Но вместе с тем ты видишь людей и характеры, которые произрастают из этого же Черноземья. Я всегда относился к этому региону, как к крестьянскому, но здесь был Мандельштам, и он писал удивительные стихи про Черноземье, про эти бесконечные га. И здесь родился и жил Платонов — любимый мой писатель.

Платонова мало кто любит даже из земляков.

Мне его творчество очень созвучно. Пожалуй, я соглашусь с Набоковым, что это один из самых потрясающих русских писателей. Потому что он сформулировал свой язык, и этот язык убедителен, естественен. Несмотря на то, что там нет ни одной обычной фразы, тем не менее, ни в одной фразе нет ни искусственности, ни натянутости. Платонов создал какое-то абсолютно свое искусство, и это величайший художник, который останется надолго. И тем более удивительно, что он был просто машинистом и работал на железной дороге, и такой гений в нем проснулся. И опять у меня ощущение совмещения жизни страны — обычной, связанной прежде всего с землей, здесь, в Черноземье — и высокого искусства, которое из его недр появляется. Потому что есть, например, город Петербург, где оно не из недр появляется, а потому что это конгломерат. Поэтому там по-другому воспринимаешь искусство. А здесь оно прорастает из земли. И Платонов — самый, пожалуй, яркий пример того, как из земли прорастает совершенно гениальное, высокое искусство.

Самый сложный, на ваш взгляд, фортепианный концерт в истории музыки?

Физически труднее всего играть концерты, где практически нет отдыха. И это, наверное, Третий концерт Прокофьева. Там колоссальная концентрация, поэтому его сложнее играть, чем, допустим, Третий концерт Рахманинова. А по тонкости работы с оркестром самый трудный — это, конечно, Второй концерт Прокофьева и, пожалуй, Четвертый концерт Рахманинова. Там нужно чувствовать изменения каждого полутакта, каждой фразы. Там нет солиста и подчиненных, у всех важный материал. И все очень заводятся и играют, как чувствуют, и это правильно. Нужна постоянная художественная концентрация, чтобы не потерять этот нерв, это магическое чувство, что сейчас создается какая-то другая реальность. Конечно, есть еще Пятый концерт Бетховена и Второй концерт Брамса: очень масштабные концерты, которые не назовешь легкими. Но в Четвертом Рахманинова и во Втором Прокофьева, если ты действительно чувствуешь эту музыку, то настолько заводишься, что, конечно, не сходишь с ума в буквальном смысле, но в образном — точно. И при этом нужно еще иметь взгляд дирижера и симфониста, чтобы получилось целое и все детали.

А вы не задумывались о дирижировании?

Я года два немного занимался дирижированием и несколько раз выступал в концертах, но, чем дальше, тем больше, понимаю, что это отдельная профессия. Сейчас многие солисты стали дирижировать и, к сожалению, очень немногие из них делают это по-настоящему. А мне повезло работать с потрясающими дирижерами. И я понимаю, насколько они знают все секреты этой профессии. Когда играешь с Юрием Темиркановым, например, понимаешь, что ты со своей пианистической колокольни не можешь настолько знать оркестр. Я не зарекаюсь. Но вполне осознаю, насколько это колоссальная задача: не только художественная, а еще и работа с людьми. Нам, пианистам, очень повезло: мы привыкли работать сами по себе. Все-таки половина выступлений — это сольные концерты. Ты выходишь, ни от кого не зависишь, играешь, и на тебе вся ответственность. А работа с людьми — это совершенно другая работа, и ею тоже надо овладевать многие годы. И, конечно, у всех великих дирижеров есть загадка рук, их энергетики. Поэтому этот мир манит, но пока что просто нет времени.

Вы постоянно в разъездах. А где чувствуете себя дома? Есть такое место, где можно свернуться калачиком?

Да, я нашел свое место в Петербурге.

Любимый город?

Этот город, как выдающийся музыкант в ансамбле, все время дает какие-то новые идеи. Он неисчерпаем на вдохновение. Я живу в центре, на улице Чайковского. И я нашел удивительный рояль. Вкупе со сводчатыми потолками он звучит феноменально. Это уже даже не работа: просто сидишь и получаешь огромное удовлетворение. У меня есть и другие места, которые я могу назвать домом, но самое мое находится там.

Ваша мама много сделала, чтобы вы состоялись. Чем вы ее сейчас радуете?

Надеюсь, что радую. Она живет в Москве. Я ее достаточно часто вижу. Она уже несколько лет не работает, делает то, что ей нравится. Рисует, спортом занимается.

Ходит на ваши концерты?

Естественно. Единственное: она перестала меня критиковать. Я даже стал волноваться. Она всегда была чрезвычайно суровым критиком. В последнее время ей как-то все стало нравиться.

А у вас есть суровые критики?

Да, это один из моих учителей, которому я очень благодарен. Он во многом меня сформировал. Это Рустем Гайнанов, московский пианист, я учился у него с 12 лет, он ученик Александра Саца, как и Борис Березовский. И он как-то сказал мудрую вещь: зачем говорить «хорошо» или «плохо»? Он так и преподает. Например, когда я учился в Лондоне, мне все время говорили, что я играю гениально, потому что у них так положено: первые и последние пять минут урока хвалить.

Это такая методика?

Это чуть ли не под защитой закона. Если нет похвальбы в начале и в конце занятия, то педагога могут засудить.

То есть, ученик имеет право сказать: это мое дело, как я играю на рояле?

Нет, педагог в середине урока может сделать какие-то замечания. Но в начале и в конце я насчитал штук тридцать английских слов, выражающих восторг. А в нашей стране есть профессора, которые, наоборот, только ругают. И многим это нравится.

Но ученик в любом случае должен в какой-то момент оторваться от педагога. Когда вы почувствовали, что можете работать самостоятельно?

Из-за того, что у меня в детстве было много педагогов — так решила мама, у меня всегда был выбор. Естественно, все говорили немножко разные вещи. Концертов тоже было достаточно, не так много, как сейчас, но некоторое количество, и, соответственно, ты уже сам выбираешь. А когда ты сам выбираешь, тебе это нравится. И потом, если у тебя засела какая-то идея, ты уже не можешь от нее отказаться. Все мои педагоги знают это. Даже если говорят: «Ну, это что-то странное, зачем?». А я говорю, что хочу вот так. Я стараюсь представить, почему все-таки композитор это написал. Потому что композитор тоже, в принципе, интерпретатор. В том смысле, что к нему идет какая-то мысль, и он над ней работает. Думает, как ее выразить. И я надеюсь прикоснуться именно к тому состоянию и к той энергии, которая идет к композитору. Серьезная классическая музыка тем и велика и уникальна, что это какой-то удивительный способ прикоснуться к сверхъестественному.

Безумно сложно, хотя это — главная задача.

Это главная задача, потому что текст ты понимаешь, условно говоря, когда слушаешь, как композитор играет свое сочинение в разные годы. Например, с Рахманиновым это можно сделать: есть записи, и ты видишь, как совершенно по-разному он играет в разные годы. То есть, нет ничего законченного. Есть эта энергия, и есть ее варианты воплощения. Как известное стихотворение Пушкина «Мороз и солнце, день чудесный». Есть черновик, по которому видно, сколько он работал над первыми двумя фразами.

Некоторые исполнители говорят, что во время репетиции получается лучше.

У меня так никогда не бывает. На репетиции ты выкладываешься, но на концерт ты выходишь с каким-то новым окрылением. Понятно, что бывает по-разному: это вопрос случая, вопрос дня: когда-то этот подъем больше, когда-то меньше. Многое зависит от публики, от ее состояния, идет или не идет этот ток. Актеры тоже чувствуют, как их слушают: насколько работают эти энергетические потоки, насколько они чисты, и так далее. Сцена — это как алтарь. И ты — как священнослужитель выходишь, и через тебя должна идти музыка. Для меня в концерте всегда есть какая-то частичка священности.

Спасибо вам за эти слова. Для меня очевидно, что исполнитель выходит на сцену с проповедью. Этот посыл редко можно услышать у исполнителей вашего поколения. Сейчас на концертах классической музыки есть момент зрелищности, шоу. Некоторые музыканты даже говорят, что сорок минут наблюдать за человеком, сидящим на сцене в одной позе — это скучно.

У классической музыки есть еще одна проблема — это музейность. Мне чужд и академизм, и шоу. Я абсолютно верю в силу музыки, которую играю, поэтому никакого шоу не нужно. И еще сегодня много конкурсов. Мне кажется, система конкурсов направляет молодых музыкантов в сторону академизма, то есть в сторону музейности. А музыка предназначена все-таки для исполнения, а не для воспроизведения. Например, Рахманинов в 1919 году, когда только уехал из России, играет до-диез-минорную прелюдию совершенно необычно. А потом, уже в 1939 году, играет ее так, как мы больше привыкли. В 19-м она у него на этом заостренном, воспаленном нерве утраты, которая только что произошла, звучит совершенно феноменально, там совершенно другой трагизм, чем потом. И ты понимаешь, что исполнение должно состояться здесь и сейчас. Оно зависит и от публики, и от зала, и от акустики, и от рояля. И слава Богу, потому что каждый раз это должно звучать по-новому.

За роялем вы высказываетесь, на мой взгляд, очень по-русски. Для вас принципиально, где жить?

Для меня достаточно принципиально. Допустим, когда я был в Лондоне, мне очень везло там. Я не могу ничего плохого сказать ни об Англии, ни об англичанах. Гостеприимство по отношению ко мне было феноменальным. Более того: я себя там очень хорошо ощущал, это мой город. Но в какой-то момент я начал чувствовать в ребятах, которые там долго находятся, этот конфликт. Они уже не русские, не наши по логике мышления. Но и не до конца англичане. То же самое видишь во Франции, в Германии. У меня где-то через месяц пребывания на западе начинается небольшая истерия: я начинаю читать по-русски, петь русские песни. Я помню, было у меня турне где-то полтора года назад по Англии. Две недели. И вот я куда-то еду, и вокруг такие пейзажи, как у Гейнсборо. А у меня вдруг — это уже был конец турне, перед последним концертом, я вроде должен настроиться на Элгара, на Генделя — а у меня в голове звучат «Валенки» в исполнении Руслановой. И я понял, что мне надо жить в России и ощущать себя дома. Я выезжаю, конечно, с удовольствием, но мне очень важно находиться здесь. И, кстати, от места многое зависит. Даже такой композитор, как Скрябин, казалось бы, очень абстрактный, у него свой мир абсолютно, но это все равно очень московская музыка того периода. Это Трубецкой, это Бальмонт, это арбатские переулки, волшебство той Москвы, которую мы найдем у Цветаевой, и так далее. То же самое — Петербург, Воронеж. У каждого города своя жизнь, и это важно. Достаточно приехать к Чайковскому в Клин, где он в последний год писал Шестую симфонию. Ты видишь эти клочки на его столе, на которых быстрым почерком записана кульминация, и понимаешь, что вид на этот парк, вот это окно — это тоже имеет значение.

В России к вам неравнодушны. Наверное, это хорошо, когда к человеку относятся либо с горячей любовью, либо, наоборот. Говорят, что вы — странный пианист.

Либо странный, либо — так нельзя играть. Я тоже к искусству отношусь достаточно резко: либо мне нравится, либо нет. Но мне всегда непонятны обвинения в эпатаже. Я вам даю честное слово, что эпатаж мне абсолютно чужд. Я всегда стараюсь идти от своего ощущения музыки. Собственно, я только передаю те вещи, от которых сам получаю огромное удовольствие.

Вы уже около пятидесяти стран посетили с концертами, а кто из иностранных слушателей вас поразил своей реакцией?

Самые эрудированные слушатели — это не обязательно самые чувствующие, но самые эрудированные — конечно, в Австрии и Германии. Даже с Францией и Англией это не сравнимо. Там невероятное количество любителей, которые разбираются в музыке до деталей. Классическая музыка там живет на каком-то ином уровне. Она уже вплетена в быт образованных людей. В России, наоборот, встречаются глубоко чувствующие люди. После концерта получаешь такие письма, с такими мыслями…

Пишут от руки?

Ну, сейчас меня легче найти в социальных сетях. Пишут и на бумаге, стихи пишут. У нас, конечно, уникальная публика в том плане, что у нее такие глубокие ассоциации. А что касается неевропейских слушателей, например, у японцев совершенно удивительное ощущение трагизма. И лиризма. Они немножко более статичны, чем европейцы, там меньше диалектики развития. А вот эти состояния им очень близки. Поэтому там любят Чайковского. Но, мне кажется, они ближе к его лирической стороне, нежели к огромным симфоническим формам, колоссальной палитре образов. А в Южной Америке народ очень музыкальный, но у них все основано на мелодии, поэтому они безумно любят Рахманинова. А мы Рахманинова любим за ностальгию, может быть, больше всего.

Не буду спрашивать о вашем любимом композиторе. Но бывают в жизни человека периоды, когда он кем-то «болеет». Поэтому сформулирую вопрос так: кто для вас сейчас самый близкий автор?

Я практически не играю сочинения, которые бы я не любил. Понятно, что сейчас мне близок Прокофьев периода Второго концерта. Что касается последних «заболеваний», я всегда избегал сонаты Листа, а в прошлом году посетил его дом в Веймаре, где он прожил последние 25 лет жизни. Я там был один, и вдруг у меня пошли куски сонаты, как я их слышу. И я безумно заболел Листом. В этом году я особенно не могу напиться «Гольдберг-вариациями» Баха. Буду их несколько раз играть в концертах.

Вы со стороны кажетесь очень добрым человеком. А что вас может растрогать до слез?

Я, на самом деле, достаточно сентиментальный, и всегда таким был. Поэтому растрогать меня может многое. Возможно, не как в XIX веке, как пишет Чайковский, что проходит какой-то обычный день, потом, как обычно, поплакал. Но это важно. Потому что люди от таких эмоций становятся чище, честнее. В наше время глобализированная волна прогресса настолько поглощает людей, что они уже не думают, кругом вот эти шаблоны, шаблоны, шаблоны. А нужно иметь свой взгляд и не пожирать все, что приносит эта глобальная медийная волна. Важно сохранить индивидуальное мышление каждого человека.

Беседовала Елена Фомина, Воронеж, март 2017

Фото Дениса Данилова

Андрей Коробейников родился в 1986 году в Долгопрудном. Начал играть на фортепиано в возрасте 5 лет. В 7 лет одержал первую победу на III Международном конкурсе юных музыкантов имени Чайковского. К 11 годам окончил экстерном ЦССМШ и поступил в Московское областное высшее училище искусств. Продолжил музыкальное образование в Московской консерватории и аспирантуре в классе Андрея Диева. В 17 лет, одновременно с обучением в консерватории, Коробейников получил диплом юриста Европейского Университета права в Москве, прошел стажировку в аспирантуре юридического факультета МГУ, стажировался в аспирантуре лондонского Королевского колледжа музыки. К 20 годам стал обладателем более 20 премий различных конкурсов в России, США, Италии, Португалии, Великобритании, Нидерландах и других странах. Среди них I премия III Международного конкурса пианистов имени Скрябина в Москве (2004), II премия и Приз публики II Международного конкурса пианистов имени Рахманинова в Лос-Анджелесе (2005), специальный приз Московской консерватории и приз за лучшее исполнение произведений Чайковского на XIII Международном конкурсе имени Чайковского (2007).

Елена Фомина окончила отделение теории музыки Воронежского музыкального училища и филологический факультет Воронежского государственного университета. Работала корреспондентом службы радиовещания ВГТРК. Обозреватель интернет-журнала «Культура ВРН». С 1996 года публикуется в местных СМИ с материалами о музыке и театре. Сотрудничает с такими изданиями, как «Петербургский театральный журнал», «Музыкальная жизнь», «Музыкальное обозрение», «Музыкальные сезоны».