День в истории. 15 декабря: родился киевский историк, который сотрудничал с НКВД, гестапо и ЦРУ
Этот гражданин родился 3 декабря по старому стилю, 15 — по новому, 1896 года в городе Лохвица Полтавской губернии в семье православного священника немецкого происхождения. Помимо него в семье ещё росли двое сыновей. Другой Грушевский. Часть I. «Украшение черносотенного студенчества»
В 1914 году он закончил Полтавскую духовную семинарию, но во время учёбы увлёкся исторической наукой и в конце концов решил посвятить свою жизнь служению ей. Он поступил на историко-филологический факультет Петроградского университета, однако в мире в то время уже вовсю бушевала Первая мировая война, поэтому закончить его было не суждено.
Уже в 1916 году Штеппа перевёлся в военное училище и после выпуска попал в 1-й стрелковый лейб-гвардии полк. На фронте получил два ранения.
С самого начала Гражданской войны Штеппа в ней не участвовал — жил недалеко от дома в Нежине, однако в начале 1919 года сюда в очередной раз пришли красные. Всем бывшим царским офицерам было приказано явиться для мобилизации. Штеппа выполнил это распоряжение с опозданием, в результате и его самого, и его товарищей по несчастью арестовали.
Освобождение оказалось неожиданным — явился военный комиссар города Нежина сам в прошлом царский офицер Николай Григорьевич Крапивянский. Он призвал своих бывших коллег служить народу и распустил по домам. Штеппа его не послушался и в Красную Армию не пошёл, зато, когда пришли белые присоединился к Добровольческой армии и воевал в ней в звании капитана.
При отступлении войск Врангеля от Перекопа раненым попал в плен. Его мог зарубить красный конник, но пожалел и отправил в госпиталь. Оттуда бывший белогвардеец отправился обратно в Нежин в недавно открывшийся Институт народного образования. В 1924 году Штеппа закончил обучение, посвятив дипломную работу… демонологии. Символично, ведь ему самому вскоре предстояло стать в некотором роде «демоном». Другой Грушевский. Часть II. Украинизатор Донбасса и Кубани
Во время учёбы в Нежине в Нежине Штеппа познакомился и женился на Валентине Шепелевой — девушке из старинного дворянского рода, которая была младше его на шесть лет. В 1924 году у них родилась дочь Аглая, а ещё через год — сын Эразм. Приблизительно тогда же он начал работать осведомителем сначала ОГПУ, а затем НКВД.
После выпуска Штеппа остался преподавать в своём ВУЗе. В образованных людях в то время в стране ощущался невероятный дефицит, поэтому научная карьера у него вышла стремительной — уже через три года он стал профессором и деканом, возглавил Нежинский музей им. Гоголя.
Тогда же в Одессе защитил диссертацию по теме истории европейской культуры и стал доктором исторических наук — первым в УССР и единственным в СССР из провинциального научного центра. Начал сотрудничать с бывшим председателем Центральной рады и одним из инициаторов создания Украинской Народной республики Михаилом Грушевским. В 1924 году тот находился в эмиграции, но попросил руководство УССР разрешение вернуться на Родину, и получил его.
В 1930 году Штеппа переехал в Киев. Напомним, что город стал столицей республики только в 1934 году. Здесь он преподавал в Института профобразования, созданном на базе расформированного десятью годами ранее университета. Через год стал председателем Комиссии по истории Византии.
С 1 января 1933 года университеты, в том числе и киевский, возродили, и Штеппа получил в главном ВУЗе республики сначала кафедру истории древнего мира и средних веков, а затем возглавил исторический факультет. Вскоре он стал депутатом Киеврады. День в истории. 8 ноября: в Киеве родился знаменитый советский историк, который «отождествлял русский народ и царскую власть»
В этот же период времени он познакомился с ещё одним любопытным историком — Александром Петровичем Оглобиным.
Под этой русской фамилией, полученной от отчима, жил и работал человек с мировоззрением украинского националиста, настоящая фамилия которого была Мезько. Эти двое подготовили ряд научных статей, направленных как против «великодержавного шовинизма», так и против «украинского буржуазного национализма», хотя реальные их воззрения были совершенно противоположными.
В конце 1930-х обоих историков арестовали.
За Штеппой пришли 18 марта 1938 года. По воспоминаниям, его почти безостановочно допрашивали 50 дней подряд сменявшие друг друга 13 следователей, спать ему удавалось буквально по 2-3 часа. В результате он в конце концов сдался и признал себя японским шпионом, после чего стал ждать казни.
В камере он встретил своего старого знакомого — бывшего военного комиссара Нежина Крапивянского. Тот к этому времени заведовал Угличским участком строившегося канала Москва-Волга, на котором были задействованы заключённые, и событий 1919 года, когда отпустил Штеппу, не помнил. Когда же ему напомнили, как он когда-то призывал служить народу, в ответ только смог из себя выдавить: «Служил, вот и дослужился». Его, правда, не расстреляли — только лишили звания и орденов и дали пять лет, которые он потом полностью отсидел. Жизнь и смерть знаменитого махновского контрразведчика Лёвы Задова, по материалам его уголовного дела
Также в тюрьме сокамерником историка оказалась ещё одна выдающаяся историческая личность — бывший начальник контрразведки батьки Махно Лев Николаевич Задов, сменивший свою настоящую фамилию на более звучную — Зиньковский.
Понимая, что живым из тюрьмы ему не уйти в последние свои дни бывший махновец расспрашивал Штеппу, как сына священника, к тому же учившегося в семинарии, что значат слова акафиста «смертию смерть поправ». Ему хотелось достойно встретить свою гибель, сам-то он не раз и не два видел, как с виду сильные духом твёрдые люди в последние свои минуты ломались и, унижаясь, молили о пощаде. Себе он такого конца не хотел. Однако, как встретил свою смерть легендарный Лёва Задов, Штеппа знать не мог.
Профессор, по его воспоминаниям, сам готовился к тому, что его казнят, но вдруг в 1939 году его отпустили, как потом отпустили и профессора Оглоблина. Если уесть, что последние 15 лет бывший белогвардеец работал осведомителем, вряд ли это было случайностью. Но тут, конечно, с его стороны откровений и не стоило бы ждать.
За то время, что Штеппа был под арестом, его семья, лишившись кормильца, терпела нужду и лишения. Как раз в это время у него родился ещё один ребёнок — дочка, но она скончалась от недоедания.
Само собой, лояльности к власти этот факт Штеппе не добавил, хоть ему и вернули и профессорское звание, и должность завкафедрой. Долго он на ней, правда, не проработал — началась война, а затем и оккупация Киева. Сражение за Киев. «Роковое решение», определившее исход войны
С приходом немцев первым главой городской управы стал старый друг Штеппы всё тот же профессор Оглоблин.
Сам Константин Феодосьевич сделался его замом, заведовал народным образованием. Кстати, он оказался одним из тех, кто ходатайствовал об освобождение из Дарницкого лагеря для военнопленных нескольких бывших футболистов различных городских клубов, в первую очередь киевского «Динамо». Именно они составили потом костяк команды «Старт» — участницы серии игр, одна из которых стала со временем известна как «Матч смерти».
Через какое-то время он возглавил Киевский университет, который практически не работал. А затем в конце 1941 года произошли события, которые самым серьёзном образом повлияли на судьбы окопавшихся в Киеве украинских националистов. Немцам надоело, что кто-то под самым боком пытается строить какую-то государственность, и свернули всю их работу.
Первым пострадал Оглобин.
25 октября 1941 года его убрали с поста главы городской управы. По некоторым утверждениям, когда его вызвали на допрос в гестапо, со страху он упал в обморок. По другим данным, чтобы избежать репрессий, он вроде как лечился в психиатрической больнице, но это вряд ли — немецкие нацисты в соответствии со своей людоедской теорией психических больных ликвидировали, а психиатрические больницы закрывали. Рецепт нацистской Украины: галицкие аферисты, карбованец, ликвидация образования и столица в Ровно
Новый глава — Владимир Пантелеймонович Багазий — убрал Штеппу из управы, но тот быстро нашёл себе новую работу.
В декабре сменился полный состав ОУН-овской националистической газеты приехавших в Киев в немецком обозе «мельниковцев» — «Українське слово». Практически всю её редколлегию расстреляли немного позже — в феврале 1942-го, а пока 14 декабря новая газета вышла с новым названием «Нове українське слово» и новым главным редактором — её возглавил Штеппа.
Где-то в это же время он снова стал осведомителем, но теперь гестаповским. Новые хозяева присвоили ему псевдоним «Костя». Им он докладывал, как о своих прокоммунистически настроенных знакомых, таки и об украинских националистах. В результате его стараниями гибли и те, и другие.
Первый выпуск новой газеты содержал следующее объявление, напечатанное заглавными буквами: «С сегодняшнего дня украинская газета будет выходить в новом виде под названием «Нове українське слово». Крайние националисты вместе с большевистски настроенными элементами сделали попытку превратить национально-украинскую газету в информационный орган своих предательских целей. Все предупреждения немецкой гражданской власти о том, что газета должна быть нейтральной и служить лишь на пользу украинскому народу, не были приняты во внимание».
Газета «запела» по-новому, и это высоко оценил рейхскомиссар Украины Эрик Кох. Он заметил, что «Нове українське слово»: «…по собственной инициативе поддерживает новое содружество европейских народов и отвергает ошибочную националистическую идеологию». «Матч смерти». Что на самом деле случилось в Киеве в августе 1942 года
По воспоминаниям литературоведа Якубского, Штеппу настолько напугал арест предшественников, что в газете остались публикации только на две темы — антисоветскую и антисемитскую.
Некий украинский националист и эмигрантский публицист, скрывавшийся в 1954 году под псевдонимом Никон Немирон, так объяснял политику нового редактора: «Статьи в этой газете он только подписывал, а сочинялись они в канцелярии шефа пропаганды «группы Розенберга» как однажды случайно заметил начальник городского отдела пропаганды А.Ш.».
Какой из Штеппы был украинец вспоминал другой украинсий националист-литератор Григорий Александрович Костюк:
«Надо сказать, что он говорил с нами по-украински, но иногда перескакивал на какой-то русско-украинский «суржик». В ходе нашего разговора к нему время от времени заходили сотрудники редакции. Говорили почему-то по-русски. Из этого мы сделали вывод, что атмосфера в редакции не украинская, а чужая и враждебная. Сам редактор это наглядно продемонстрировал. Показалось, что нам тут не место.
Мы сказали, что подумаем над его предложением и зайдем еще. Попросили только дать нам подшивку газеты за последние два месяца. Нам дали. После просмотра газеты мы поняли: это антиукраинская оккупационная подтирка, хотя и напечатанная по-украински. В редакцию мы больше не заходили и ни разу не напечатали в той подтирке ни единого слова». Использовали, а затем пустили в расход. За что в Бабьем яру расстреляли украинских националистов
Тем временем в семье Штепп случилась еще одна семейная трагедия — прельстившись посулами немцев и не послушав родителей, их сын Эразм поехал на работу в Германию. По прибытию отрезвление пришло быстро, но было уже поздно — юношу вместе с первыми остарбайтерами-доброводьцами поместили в лагерь для военнопленных, где он чуть не умер от плеврита. Только спустя полгода, благодаря хлопотам отца, Эрика (так его звали домашние) освободили, и он вернулся в Киев осенью 1943 года незадолго до освобождения города наступавшей Красной Армией.
Штеппа не стал дожидаться этого момента и вместе со всем семейством уехал в Берлин — там ему предложили работу редактора журнала «На досуге». Издание печаталось на русском языке и распространялось по лагерям «остарбайтеров». Штеппа и его близкие, как этнические немцы, получили гражданство… и Эрика тут же мобилизовали в армию.
Впоследствии он попал в советский в плен и вместо того, как ему рекомендовал отец, чтобы дожидаться возвращения в Германию вместе с остальными военнопленными, сбежал из лагеря, а потом сам явился в отделение милиции. В результате его судили как советского гражданина и предателя — «впаяли» 20 лет лагерей и пять лет поражения в правах. Из них на Колыме он отбыл 10 лет, и был освобождён только по Хрущёвской амнистии. Жил впоследствии в Средней Азии и на Донбассе.
Эмигрировавших в США отца и мать с 1944 года он так больше никогда и не видел — уехал в Германию только в 90-х годах и жил в Фридрихсхафене. С сестрой Аглаей увиделся тогда же в США, в городе С.-Петербург штат Фдлорида. День в истории. 20 февраля: родился «Волынский Геббельс» Улас Самчук
Как Штеппы попали в Америку?
Очень просто. Сначала, спасаясь от бомбёжек Берлина, редакцию журнала «На досуге» перевели в город Плауен в Саксонии. Когда летом 45-го стало известно, что он отойдёт в советскую зону оккупации, Штеппы бежали из него — знакомый немецкий профессор уговорил их переехать в Геттинген.
Из Геттингена местный британский комендант посоветовал профессору, оставив на время семью, отправиться ещё дальше на запад — в противном случае бывший коллаборант рисковал попасть под принудительную репатриацию.
До 1947 года Штеппа прожил с Мюнстере. К этому времени риск принудительной высылки в СССР практически исчез, и он начал работать в изданиях ещё совсем недавно сотрудничавшей с нацистами белоэмигрантской организации НТС — это были журналы «Грани» и «Посев».
Вскоре Штеппа вернулся в Геттинген к семье и вместе с приютившей её профессором Фрицем Хоутермансом написал книгу о сталинских репрессиях «»Чистки» и вынужденные признания», которая вскоре вышла на английском и немецком языках, а затем была переведена на множество других, включая китайский и арабский. День в истории. 2 октября: родился советский «марсианин», ставший идеологом бандеровцев
Однако бывшему белогвардейцу, а также чекистскому и гестаповскому осведомителю было тесно в Германии, и он стал подумывать об эмиграции в Колумбию, преподавать в университете Боготы. Немецкое гражданство оказалось для этого препятствием. Выручил тот консул, который вёл дело Штеппы, в своё время он проходил курс в американской школе разведки.
Консул предложил послать туда заявление. Через 2 — 3 недели Штеппу пригласили в Обераммергау преподавать американским офицерам русский язык и историю.
В это время в Мюнхене открылся институт по изучению Советского Союза и началось формирование антикоммунистического Союз Борьбы за Освобождение Народов России. Штеппа конечно же принял в его создании самое активное участие.
В Вестфалии он познакомился с неким социал-демократом Борисом Ивановичем Николаевским. По протекции этого человека Штеппа и его семья получили не только визы на эмиграцию в США, но и стипендию Фонда Форда, благодаря которой они смогли нормально устроиться в первые годы жизни в Америке. Фонд также оплатил расходы по переводу фундаментального труда профессора «Русские историки и советское государство».
На новом месте Штеппа продолжил бороться с идеями коммунизма — работал обозревателем на «Радио Свобода», написал большую историческую работу «Основы сталинизма», пытаясь доказать утопичность переустройства мира по коммунистическим принципам. Вышли и другие его труды: «Ежовщина», «Формула меньшего зла» и др. Как экс-глава ЦРУ и генерал румынской разведки вышли на «украинский след» в убийстве Кеннеди
Нужно ли говорить, что, поселившись с 1952 года в Бруклине, Кингс, Штеппа начал сотрудничать с американскими спецслужбами — в частности с ЦРУ.
Его бывший друг Оглоблин также смог эмигрировать в США, но так как украинские националисты считают работавшего на немцев Штеппу виновным в разгроме своего националистического подполья, больше с ним не общался и, когда составлял свой справочник по историографии Украины, в нём его не указал.
Долго пожить на новом месте бывшему белогвардейцу, а также профессиональному осведомителю не удалось — он умер 19 ноября 1958 года.
Алексей Стаценко.Спектакль на краю расстрельного рва. Как нацисты раскрыли самую эффективную пару киевских подпольщиков
Она появилась на свет в Чернигове в семье священника 16 февраля 1914 года, и при рождении её звали Раиса Николаевна Капшученко.
Род её был не самый простой, происходил из киевского села Пирогов, которое в наше время входит в городскую черту Киева и славится своим Музеем национальной архитектуры и быта. Дед Раисы какое-то время был старшиной Хотовской волости, а отец — Николай Васильевич Капшученко — в последние годы жизни, уже после гибели дочери и окончания Великой Отечественной войны, стал настоятелем киевского Андреевского собора.
Детские годы девочки пришлись на неспокойное время Первой мировой и Гражданской войн, которые она провела в селе Хотивле Городнянского района Черниговской области. В глухой провинции вдали от больших транспортных путей тогда было проще выжить и прокормиться, чем в крупных городах.
В 1931 году у её отца забрали под школу дом, а церковь колхоз приспособил под хранение зерна. Пришлось семейству священника перебираться в Киев, где оно проживало по адресу: улица Чкалова, дом 32 (современная улица Олеся Гончара). Его дочь пошла учиться в музучилище, вышла замуж за Павла Окипного и сменила свою девичью фамилию, став Раисой Окипной.
Под этим именем ей и суждено было войти в историю. Дальнейшая же судьба Павла неизвестна.
В начале 1930-х старшего Капшученко арестовали и Раю из училища выгнали, но она смогла устроиться на работу в Винницкий музыкально-драматический театр, где вскоре достигла больших успехов и популярности. К началу войны перевелась в Киев, стала работать в Театре оперы и балета.
Здесь её и застала оккупация.
Иван Кудря
Немцы заняли правобережную часть столицы Советской Украины 19 сентября 1941 года, а её левобережный район — Дарницу — 20 сентября. В городе осталось множество советских разведчиков, среди которых наиболее известным после окончания войны стал чекист Иван Данилович Кудря.
Родом он был из Полтавской губернии из села Сальково. Отца не видел — тот погиб на Первой мировой войне. Несколько лет мать Кудри с тремя сыновьями на руках, из которых Иван был самым младшим, проживала в Киеве, где работала на пивоваренном заводе, но из-за тяжёлых условий жизни в 1920 году семья вернулась в родное село.
Здесь мать вторично вышла замуж, семья уехала в Херсонскую губернию, где Иван несколько лет батрачил на местных кулаков. Одновременно он учился в семилетке, затем было окончание педагогических курсов в Херсоне, заведывание начальной школой, служба в погранвойсках, учёба в училище НКВД и направление в контрразведку.
Начальник 4-го Управления НКВД СССР Павел Анатольевич Судоплатов вспоминал о работе Ивана Кудри:
«Последние годы после окончания пограничной школы Кудря боролся с украинскими националистами и хорошо знал особенности и специфику этого движения. Имея опыт работы в составе нашей оперативной группы во Львове, он занимался разработкой связей украинских националистов с немецкими разведывательными органами. Это был молодой, способный, энергичный работник».
В марте 1941 года Иван Данилович проходил в столице Галичины специальную подготовку под руководством Эммы Карловны Судоплатовой — жены Павла Анатольевича. К началу войны Кудря дослужился до звания майора и должности начальника отдела 1-го управления республиканского НКВД.
По мере приближения немцев к Киеву его стали готовить к подпольной работе. Нелегальная киевская резидентура, которой предстояло руководить Кудре, напрямую подчинялась всё тому же Судоплатову. Его группа должна была проникнуть в украинское националистическое подполье, на которое немецкое командование делало серьёзную ставку.
Мария Груздова
Ивану Даниловичу присвоили оперативный псевдоним Максим. По легенде он стал учителем украинского языка по фамилии Кондратюк из харьковского городка Мерефа, отца-священника которого репрессировали. В Киев он приехал не просто так, а к своей «жене» — Марии Груздовой. «Первого» мужа её, преподавателя Киевского университетаНиканора Яруту, расстреляли 26 июня 1937 года.
Когда чекисты предложили женщине войти в подпольную группу и предоставить для её нужд свою квартиру, она с радостью согласилась.
«…Она заплакала — не от страха, а от сознания, что ей, жене человека, наказанного советской властью, доверяют такое важное задание, как охрана жизни нашего разведчика».
Тех, кто готовил группу, особенно заинтересовала её квартира. Она располагалась в самом высоком до войны киевском здании — «небоскрёбе» Гинсбурга. Этот 12-этажный многоквартирный элитный дом возвели и открыли к середине 1912 года на том же месте, где находится современная гостиница «Украина»… Та самая, в фойе которой сносили тела раненых и убитых майдановцев, которых потом записали в «Небесную сотню».
В квартире Груздовой спрятали рацию, питание для неё, деньги, шифры, оружие, одежду, продукты, фальшивые документы и бланки. Всё это «богатство» взлетело на воздух 24 сентября 1941 года, во время уничтожения Крещатика советскими спецагентами.
На сегодня основная версия взрыва зданий в центре Киева — это их предварительное минирование ещё до прихода немцев и последующий подрыв по сигналу из Харькова в первые дни оккупации радиоуправляемыми минами Ф-10.
В советских же публикациях и их современных «клонах» можно встретить информацию, что подрывы и киевского «Детского мира», и бывшего кинотеатра «Спартак», в фойе которого немцы организовали комендатуру, и других зданий осуществили советские подпольщики (в том числе и Кудря).
Однако они просто не смогли бы незаметно доставить туда достаточное количество взрывчатки, способное нанести разрушения, какие можно наблюдать на фотографиях руин Крещатика и прилегающих к нему улиц.
После утери рации группа оказалась в довольно сложном положении: связи с «Центром» нет, списки явок, пароли и шифры утеряны. Кудре пришлось начинать фактически с нуля.
Евгения Бремер
3 ноября 1941 года он неожиданно столкнулся на улице с командиром из почти уничтоженной немцами в Киевском котле 4-й дивизии железнодорожных войск НКВД Алексеем Елизаровым, которого хорошо знал по довоенной жизни. Тому не удалось вырваться из окружения, он вернулся в город, и здесь ему помогла переодеться в гражданское и укрыться некая Евгения Бремер.
Немка по национальности, она была дочерью видного большевика, в 20 лет добровольно записалась в Красную армию, вышла замуж за чекиста Григория Марковича Осинина-Винницкого.
После того как мужа в 1938 году репрессировали, ей тоже пришлось отсидеть в Лукьяновской тюрьме почти год по его делу, но вину её следовали доказать не смогли (что уже свидетельствует о железном характере этой женщины). В 1939 году НКВД возглавил Берия, начались пересмотры дел, амнистии, и Бремер выпустили.
Рая Окипная была её соседкой по дому.
При немцах она стала примой Киевского театра оперы и балеты (немцы назвали его Grosse Oper Kiew). Есть известная фотография Раи тех лет в образе Кармен. Именно её потом при обыске немцы найдут в ящике письменного стола на квартире Ивана Кудри. Но это будет потом, а пока Елизаров познакомил Кудрю с обеими девушками, которых он знал, как Женю и Зою — эти имена стали их оперативными псевдонимами.
Группа приступила к основному своему заданию — выявлению немецких пособников, которых готовили в Киеве к заброске в тыловые районы Советского Союза.
Подробности этой опасной подпольной работы достойны отдельной публикации — Рая и Женя были задействованы в ней косвенно, у них был свой «участок» работы. Кудря приказал им заводить знакомства с высокопоставленными или просто полезными немцами, чтобы через них выведывать важную информацию.
Женя и Рая
Выходить на улицу с 18:00 до 5:00 жителям Киева запрещалось под страхом смертной казни, но на двух разведчиц это правило не распространялось. О Жене немцы знали, что она немка и что муж её репрессирован, а потому выдали документ фольксдойче. Рая же, как и все артисты театра, получила специальное разрешение.
Кроме того, почти всегда после спектаклей до дома её сопровождали поклонники из числа немецких офицеров и их высокопоставленных приспешников. Среди них были и такие важные фигуры, как начальник украинской полиции полковник Гриб, шеф городской полиции майор Штунде, заместитель начальника генерального комиссариата по Киевской области фон Больхаузен. В театре ходили сплетни, что предложение руки и сердца ей сделал даже какой-то венгерский генерал.
Женя же «специализировалась» на немцах-железнодорожниках.
Девушки, хоть им и было противно общаться с захватчиками, ощущать на себе их липкие взгляды, терпеть сальные шуточки, продолжали делать свою опасную работу. Пользуясь особым статусом, они вытащили из Дарницкого лагеря нескольких пленных красноармейцев: назвались их родственницами и «забрали домой».
Были у них и другие результаты.
Благодаря полученным от Жени и Раи сведениям удалось подорвать склады со снарядами и авиабомбами на Теличке, устроить пожар в нефтехранилище на Соломенке, пустить под откос несколько эшелонов, регулярно получать информацию о характере, объёмах и графиках, перевозимых через киевский транспортный узел грузов и т.д.
«Не только подпольная работа»
Кудря постоянно встречался с Раей по делам, ходил на её спектакли и постепенно проникался симпатией, которая вскоре переросла… в любовь. И это при том, что на «большой земле» у разведчика остались жена, сержант НКВДКапитолина Ивановна Кошкина, и двое сыновей — Аркадий и Борис.
Соратник Ивана Даниловича, ещё один оставленный в Киеве чекист — Дмитрий Соболев, после ареста Кудри и Окипной сделал в своей тетради-отчёте такую запись:
«Иван, несмотря на советы, вёл себя неосторожно. Встречался и ходил по паркам, быв под постоянным наблюдением гестапо. Влюбился в артистку — Раю. Гулял с ней в парках и скверах ежедневно, встречал её у театра, провожал домой, подносил букеты цветов».
Их романтические отношения подтверждает и подруга Раисы — связная группы Лидия Мирошниченко: «Иван Данилович часто встречался с Раей, их связывала не только подпольная работа, но и взаимное глубокое уважение, которое перешло во взаимную любовь».
А что вы хотите? Ему было всего 29 лет, ей — 28. На краю у смерти, каждый день рискуя жизнью, они пытались дышать «полной грудью», осознавая, что обычного человеческого завтра у них с большой долей вероятности не будет. Можно ли их осуждать за это последнее в жизни чувство?
Мария Груздова, видимо, ревновала Кудрю.
Уже после войны, отчитываясь о действиях группы и взаимоотношениях со своим командиром, она написала такие слова: «Хотя у меня с ним были жуткие неприятности личного порядка, но это личное остаётся личным, а общее — общим, и я этого никогда не смешиваю».
И она действительно не смешивала. То, что группе Кудри удалось выявить 87 фамилий завербованных и подготовленных немцами агентов, большую часть которых чекисты потом нейтрализовали, в основном её заслуга.
Нанетта Грюнвальд
Засыпался Кудря на своём интересе к Виннице.
В июне 1942 года он узнал от своего агента, что неподалёку от этого города немцы возводят какой-то важный объект. Если бы у него была связь с «Центром», которому уже было известно, что там строится новая ставка Гитлера, то его наверняка отговорили бы заниматься этим вопросом. Но связи не было, и он решил отправить в Винницу Раису, ведь она когда-то работала в местном театре.
После обращения Окипной к администрации с просьбой отправить её на гастроли в город её юности она автоматически попала в поле зрения киевского гестапо. Оно располагалось там же, где и советское НКВД/КГБ и современное СБУ — на Большой Владимирской, 33 (чаще её называли просто Владимирской или по довоенному названию — Короленко).
Однажды к Рае на улице подошла какая-то женщина, которая чуть ли не со слезами на глазах бросилась её обнимать. Она объяснила, что является поклонницей Окипной ещё с тех времён, когда та блистала на подмостках Винницкого театра. Та, конечно, землячки не вспомнила, но они проговорили всю дорогу до театра и быстро подружились.
Знакомство оказалось очень полезным — новая подруга актрисы заведовала лабораторией в больнице на Трёхсвятительской. Это означало, что у неё был доступ к химикатам, необходимым при изготовлении фальшивых документов. В гестапо, когда там готовили для своего агента легенду, прекрасно понимали, чем можно «соблазнить» русского шпиона, на которого уже давно шла настоящая охота.
Наталья Францевна Грюнвальд, которую знакомые чаще звали Нанеттой, давно служила немцам. Её муж — украинский журналист, коммунист и подпольщик, сгинул в застенках. Некий гестаповец Шарм пытал его, а жену своего «подопечного» завербовал… и, кроме того, пользовал как любовницу. Именно проникновенными рассказами о томящемся в застенках муже Нанетта, видимо, и растрогала Раису.
Кудря заинтересовался открывавшимися перспективами и попросил Окипную познакомить его со своей новой подругой. Он как раз добыл справку, что является студентом-медиком, так что «официальный» повод для его интереса был. Автоматически и он попал под колпак гестапо.
Чтобы окончательно подсадить влюблённую пару на крючок, Нанетта предложила ей, пока она на работе, уединяться в её пятикомнатной квартире по улице Кирова (современная Грушевского). С Кудрей на Пушкинской, 37, помимо него и Марии Груздовой, жили её мать, сын и свекровь — мать «первого» мужа. Рая жила с родителями: отец-священник успел вернуться перед войной из лагеря инвалидом. Одним словом, для полноценной личной жизни условий у влюблённых не было никаких, а тут такая оказия.
Дальнейшее для гестапо было делом техники.
«Посмотрите, товарищи, на моё тело»
Вечером 5 июля 1942 года немцы арестовали и Ивана Кудрю, и Раису Окипную. Евгения Бремер попала в застенки через день, её мать — где-то через две недели.
На допросах Кудрю пытали, но он упорно твердил, что является студентом Кондратюком. От сидевшего с ним в одной камере и чудом выжившего подпольщика Ивана Кучеренко стало известно о последних месяцах его жизни:
«Однажды днем или вечером (точно он не помнит) к нему в камеру бросили буквально неживого человека. Этот человек лежал два дня, ничего не ел, не пил, причем с рук у него ручьями текла кровь. Кондратюк тогда уже сидел третий месяц, и его продолжали все время пытать. Когда его бросили в камеру Кучеренко, то он был в таком состоянии, что не мог говорить, а только стонал… В следующий раз при допросе пытки продолжались. Его подвесили вверх и кололи иголками под пальцами ног и рук. Это делали в присутствии Кучеренко».
Несмотря на истязания, никакой информации палачи из советского разведчика вытянуть не смогли.
Пытали и арестованных девушек. Родителям Раи Окипной однажды сотрудница гестапо принесла пакет с носком их дочери, в который был завёрнут клок её спутанных окровавленных волос.
Евгения Бремер сидела в общей камере на шесть человек, поэтому о её последних днях осталось больше свидетельств. В. И. Самойленко вспоминала, как в их камеру № 53 10 августа гестаповец в гражданском втолкнул новенькую. Это и была Женя. Узнав о причинах ареста своей подруги по несчастью, она ей сказала: «Если выйдешь отсюда, а это так и будет, обязательно передай нашим, кто нас предал» — и назвала фамилию Нанетты.
Над Бремер немцы поначалу не особо измывались, только подвергали изнурительным допросам. Но однажды её приволокли под руки и бросили на пол камеры почти бездыханной, и потом стали пытать регулярно:
«…После одного из таких допросов она стала просить нас разрешить ей покончить с собой. Но это не было проявлением слабости. Она боялась, чтобы во время допросов в беспамятстве не проговориться. Держалась Женя героически. Мы никогда не видели её слез».
Раю сначала бросили в камеру № 55, где сидела мать Самойленко. Та относилась к бывшей актрисе как к дочери: пыталась её успокоить, просила не волноваться. Окипную немцы особенно сильно истязали, видимо, мстя за то доверие и обожание, которое они — «сверхчеловеки» — проявили к этой неблагодарной представительнице жалких унтерменшей. Под конец допросов её содержали в одиночке № 47.
Любовник Нанетты Грюнвальд, гестаповец Шарм, устроил ей с Окипной очную ставку. Позже уже в НКВД бывшая подручная немцев вспоминала на допросе:
«Одежда разорвана. На ногах у неё были мои туфли… Рая взяла у меня туфли перед арестом и денег так и не отдала».
От вида избитой до чёрных синяков своей жертвы Грюнвальд даже всплакнула. Шарм спросил, неужели ей жалко русскую шпионку. Нанетта призналась, что ей Раю жалко чисто по-человечески, а не как врага.
Была и очная ставка Окипной с Бремер. После неё Женя вернулась в камеру крайне измученной: «Посмотрите, товарищи, на моё тело». Когда она распахнула платье, сокамерницы ахнули — на коже почти не осталось белых мест, она вся была покрыта чёрно-синими кровоподтёками.
Убиты нацистами и забыты потомками
На расстрел в киевском гестапо выводили по понедельникам, средам и пятницам. Занимался этим лично его начальник. Он с грохотом распахивал дверь и, выпучив глаза, диким голосом орал: «Шнель!»
Так в пятницу 6 ноября 1942 года он вызвал на выход Евгению Бремер. Затем её сокамерницы услышали, как из одиночной камеры № 47 вывели Раису Окипную. Больше их никто никогда не видел. О том, как они встретили в Бабьем Яру свою смерть, их палачи свидетельств не оставили.
Если дата и место казни девушек известна, то о том, как и где сложил свою голову Иван Кудря, никакой информации до сих пор не обнаружено. Скорее всего, его казнили где-то в это же время, если он не умер ранее, не вынеся пыток.
Что касается Нанетты Грюнвальд, она не избежала возмездия — в конце 1940-х годов получила 25 лет. Её сын был приговорён по одному с ней делу и сидел в 35-м лагпункте Пермских лагерей. Бывшая гестаповская прислужница вышла по амнистии в 1956 году, но уже в 1962-м, благодаря усилиям неравнодушных чекистов, по личному распоряжению Генерального прокурора Руденко её вернули в лагерь. Там её следы затерялись навсегда.
Прошло время. Украине стали «нужней» новые герои.
Улицу Ивана Кудри 4 апреля 2019 года переименовали, назвав в честь недавно умершего американского конгрессмена Джона Маккейна. Улица Раисы Окипной в левобережной части Киева ещё пока существует. Но уже мало кто удивится, если завтра её назовут в честь какого-нибудь деятеля Директории, ОУН-УПА… или нарекут именем той же жертвы сталинских репрессий Нанетты Грюнвальд.
После переименований последних лет от киевских властей можно всего ожидать.
Как бывший вице-премьер стал предателем: Неизвестные факты
Русских спортсменов выкинули изо всех международных соревнований – даже тех, которые без нас просто немыслимы. Но если, например, хоккейная федерация ищет какие-то пути смягчения запретов, то шахматная пытается стать «святее папы». А цимес в том, что существует эта федерация на русские деньги и возглавляет её недавний вице-премьер Аркадий Дворкович, до 2018 года – один из самых влиятельных людей нашей страны. Он что, сошёл с ума? К сожалению, нет.
Срочно в номер
Во время написания этой статьи Telegram-канал «Бутик ФСБ» сообщил:
По нашей информации, Аркадий Дворкович в процессе получения иммиграционной визы в Израиль, и с момента получения у него будет 6 месяцев для того, чтобы покинуть страну. Так, его старый партнёр Вадим Мошкович переехал в Израиль несколько дней назад. Так что если Следственный комитет не предпримет быстрых действий, то Дворкович в скором времени покинет страну навсегда.
У нас нет подтверждения этой информации, но всё сказанное ниже как нельзя лучше гармонирует с версией скорой эмиграции в Израиль. Более того, она представляется единственным разумным выходом для Аркадия Владимировича.
«Следим, чтобы в России не было шахмат»
Глава Международной шахматной федерации (FIDE) Аркадий Дворкович поучаствовал в опросе американского журнала Mother Jones – шахматистов и чиновников расспрашивали об их отношении к конфликту на Украине.
Глава ФИДЕ сейчас пытается выглядеть «святее папы». На фото — Аркадий Дворкович и кардинал Ватикана Джузеппе Бертелло. Фото: Андрей Никеричев / АГН «Москва»
Журнал этот назван в честь легендарной «Мамаши Джонс» – радикальной социалистки, профсоюзной активистки XIX–XX веков. Отсюда и направление издания – леворадикальное, договаривающее то, что стесняются сказать даже лидеры Демократической партии США.
При этом в «Мамаше Джонс» работают профессионалы хорошего уровня, умеющие ежедневно доставать эксклюзив и подавать его в нужном ключе. Право, даже хочется взять их лучших сотрудников, вывернуть наизнанку и пристроить к полезному делу.
На сей раз они «достали» Аркадия Дворковича. И хотя он был лишь одним из нескольких десятков опрошенных, из вступления к материалу может создаться впечатление, что это большое интервью с Дворковичем (который, по его словам, «находится в России, в безопасности со своей семьёй и друзьями»). Он же вынесен и в длинный заголовок:
Эксклюзив: бывший высокопоставленный кремлевский чиновник, председатель Всемирной шахматной федерации, осуждает войну России против Украины.
Первые слова Аркадия Владимировича прекрасны:
Войны – худшее, с чем можно столкнуться в жизни. Любая война. В любом месте. В том числе и эта война. Войны не просто убивают бесценные жизни. Войны убивают надежды и стремления, замораживают или разрушают отношения и связи.
Согласен с каждым словом. Хотя вряд ли кто-то другой сделал бы акцент именно на «отношениях и связях», в этом виден настоящий Дворкович, вся жизнь которого – построение отношений и связей.
Далее – слова сочувствия украинцам, призывы к помощи им (тут тоже возражать трудно), а потом – пассаж, ради которого всё и затевалось:
Мы следим за тем, чтобы в России или Белоруссии не было официальной шахматной деятельности, а игрокам не разрешалось представлять Россию или Белоруссию на официальных или рейтинговых турнирах, пока не закончится война и украинские игроки не вернутся в шахматы.
Мы с уважением относимся к Роскомнадзору, но всё-таки жаль, что мат в СМИ запрещён. А то вогнал бы Аркадий Владимирович во грех на второй неделе поста.
Не смог без МОК
Президент ФИДЕ ссылается на требования Международного олимпийского комитета (МОК), которым он, бедняга, обязан подчиняться:
Мы достаточно однозначно следуем рекомендациям Международного олимпийского комитета. Это не наша собственная инициатива, это именно следование жёстким рекомендациям МОК.
Вы спросите, а что вообще делает ФИДЕ в Международном олимпийском комитете? Ответим: раз в два года униженно просит представить шахматы на большой Олимпиаде, получает высокомерные отказы и проводит собственные локальные олимпиады. Сотрудничество с МОК ровным счётом ничего не даёт мировым шахматам, олимпийское движение в сотню раз менее важно для древней игры, чем один «Норильский никель».
Если МОК требует отстранения русских шахматистов – ФИДЕ должна просто выйти из МОК. Понятно, что на Западе тут же возникла бы какая-нибудь альтернативная организация, но это уже их проблемы. Денег на серьёзные соревнования у раскольников бы не было.
Дворкович поступил иначе. Я люблю юридически выверенные формулировки, но иначе как предательством всех шахматистов России назвать его поведение не могу.
Остаться любой ценой
Занятно, что как только началась спецоперация, 28 украинских гроссмейстеров потребовали немедленной отставки Дворковича как человека, который, «имея связи в Кремле, несёт ответственность за формирование агрессивной внешней политики России». Отдельно приведём высказывание Руслана Пономарёва, когда-то в Москве выигравшего кукольный титул «чемпиона мира ФИДЕ»:
Я считаю, что Дворкович должен уйти в отставку. ФИДЕ не может управляться Россией на чёртовы русские деньги.
Бывает. Когда играешь крайне редко и давно выпал из элиты, легко отказаться от «чёртовых русских денег», до которых уже не удаётся дотянуться.
Руслан Пономарёв заявил, что «ФИДЕ не может управляться Россией на чёртовы русские деньги». Фото: imago sportfotodienst / Global Look Press
Что же до нашего героя, то ларчик открывается просто. В 2022 году должны состояться выборы президента ФИДЕ – и Дворкович делает всё, чтобы сохранить свой пост. Потому что для человека с его биографией международная публичность – единственная защита от возможных вопросов со стороны компетентных лиц в погонах и без.
Занятно, что всего за несколько часов до публикации «Мамаши Джонс» русский шахматист Сергей Карякин написал:
Если Аркадий Владимирович сумеет в этой русофобской обстановке остаться в должности президента ФИДЕ, это будет настоящее чудо! Хотя, конечно, в интересах шахмат смениться должен не он, а его окружение.
Надо полагать, шансы Дворковича с тех пор существенно выросли. Ведь он «проявил принципиальность» – лишил русских шахматистов права на свою культуру и личный выбор. Они могут продолжать профессиональную деятельность, только сменив флаг – то есть по милости зарубежных федераций.
Как же крупный чиновник дошёл до жизни такой?
Молодость удалась
Мамаша Джонс всю жизнь билась за права трудящихся, Дворкович же родился с золотой ложкой во рту. Его отец Владимир Яковлевич был известнейшим шахматным деятелем – в первую очередь судьёй. Во время перемен в государстве судья променял беспристрастность на сотрудничество с Гарри Каспаровым – и тот, говорят, в благодарность принял участие в судьбе юного Аркадия.
Источник благосостояния Дворковича-старшего не очень ясен – при расспросах шахматные деятели либо разводят руки, либо сворачивают разговор. Возможность выезда за границу в советские времена давала возможность для нехитрых торговых операций. Но само предположение о таком заработке, высказанное мною как-то публично, привело в ярость младшего брата нашего героя, эпатажного пиарщика Михаила Дворковича: он написал в редакцию очень эмоциональное письмо, угрожая всеми карами земными. Мы не стали связываться, удалили неудобные формулировки, ибо суть была не в них. По сути – то есть связям с сомнительными дагестанскими структурами – претензий не было.
Аркадий, впрочем, и «до Каспарова» учился в престижной московской школе. Поступил он на экономический факультет МГУ, в армии не служил, сразу после получения диплома устроился в Министерство финансов, потом поехал прокачивать образование в Университете Дьюка (среди его выпускников Ричард Никсон и Тимати Кук).
В МГУ Дворкович сблизился с дагестанцем Зиявудином Магомедовым, в будущем сооснователем знаменитой группы компаний «Сумма», ныне ожидающим суда. Согласно биографии Магомедова, они с будущим вице-премьером жили в одном общежитии, что выглядит несколько странно, ибо москвичу Дворковичу общежитие в МГУ (в отличие от Университета Дьюка) вроде бы не полагалось.
Так или иначе, вернувшись в Россию с американской мудростью в мозгу, вместе с Евсеем Гурвичем и другими партнёрами стал работать в ЗАО «Экономическая Экспертная Группа», претендовавшим на роль частного мозгового центра Минфина. Потом перешёл к конкурентам – в Центр стратегических разработок Германа Грефа. А став министром, Греф взял способного сотрудника к себе на роль советника.
Тогда 28-летний карьерист сделал ещё один сильный ход – женился на 30-летней Зумруд Рустамовой, дочери влиятельного дагестанского бизнесмена. Поддержка этнических групп очень пригодилась перспективному чиновнику, тем более что новобрачная занимала тогда завидную должность заместителя министра имущественных отношений Фарита Газизуллина.
Государственно-частное партнёрство в отдельно взятой семье
Похоже, в новообразованной семье еврейские матриархальные обычаи взяли верх над кавказским патриархатом: главой ячейки общества определённо стала Зумруд. Об отношениях Дворковича и его супруги многое говорит её твит:
Дорогие поклонницы @advorkovich! Помните, что изображения на гаджетах вашего избранника доступны всем членам его семьи. Когда вы присылаете ему свои прекрасные фото, он таких люлей получает, что испытывает к вам огромную, ни с чем не сравнимую благодарность.
Согласитесь, полный слом стереотипа кавказской женщины, угнетённой деспотичным мужем; тот факт, что она не взяла фамилию Аркадия, тоже говорит о многом.
Как и то, что арест Магомедовых в 2018 году практически совпал по времени с отставкой Дворковича из кабмина: Дмитрий Медведев просто дал ему досидеть пару месяцев до плановой смены правительства после переизбрания президента. Так и осталось непонятным, чьи интересы отстаивал в своей работе Дворкович – всей России или только уютного её уголка на берегу Каспия. Некоторые представители которого вовсе не чувствуют себя гражданами России.
Аркадий, что ты творишь? Фото: Kremlin Pool/Global Look Press
Государственно-частное партнёрство работало на полную мощность. Пока Дворкович сидел у руля российской экономики, Рустамова держалась ближе к деньгам: серийный член советов директоров, она в разное время присутствовала в руководстве «Полиметалла», Магнитогорского металлургического комбината, Сибирской угольной энергетической компании, аэропорта Шереметьево, «Полюса Золота», «Росгосстраха», Всероссийского выставочного центра, «Алросы», «Росагролизинга», группы компаний ПИК…
А вот правительственная биография Дворковича могла оборваться ещё в 2010 году. Перспективный чиновник стал тогда одной из первых мишеней Алексея Навального (включён в список экстремистов Росфинмониторинга) – правда, не персонально Аркадий Владимирович, а «Транснефть», в Совете директоров которой будущий главоппозиционер тогда заседал. «Знаешь, Алексей, там выпилили столько, что на калькуляторе не хватит нулей, чтобы посчитать. Меня бы туда, хоть на денек, хоть на часик – и даже мои внучатые племянники стали бы богатыми людьми» – говорили источники будущего главоппозиционера про строительство Восточного нефтепровода, которое осуществлялось как раз под надзором Дворковича.
Импортозамещение по Дворковичу
Потом была дружеская опека братьев Магомедовых с их «Суммой», было удивительное «Сколково», но самое интересное для нас на данный момент – Комиссия по импортозамещению, сопредседателем которой Дворкович был с 2015 года. И добился того, что даже русские вроде бы бренды на поверку санкциями оказались в руках западных корпораций.
Комиссия эта – с новым руководством – существует до сих пор, но пребывает в анабиозе: последней новости – два года, последнему законопроекту – больше четырёх. А переход на отечественные рельсы провален по всем направлениям, кроме агропрома (там можно поставить четвёрочку) и военно-промышленного комплекса, который курировал Дмитрий Рогозин.
Дмитрий Рогозин задал Дворковичу несколько очень неприятных вопросов. Фото: Roscosmos/via Globallookpress.com
И именно Рогозин первым отреагировал на разговор Дворковича с «Мамашей Джонс». Дмитрий Олегович частенько ставит сам себя в неудобное положение, ибо перегибает с образностью, увлекается гиперболами и не выдерживает парламентский тон, но в данном случае он выступил исключительно по делу – и так, как нужно:
Аркаша, голубь ты наш! Ты лучше ответь, почему при твоём кураторстве Минтрансом и «Аэрофлотом» вы противились закупке российских самолётов и подсадили нас всех на Boeing и Airbus? Ты чем тогда думал, «миротворец»? Расскажи также про свои успехи в импортозамещении, ведь ты курировал всю гражданскую часть промышленности России и данную работу в правительственной комиссии по импортозамещению. Думаешь, спрячешься за шахматной доской от этих вопросов миллионов людей, чьё право на передвижение ты и тебе подобные поставили под сомнение?
Царьград, к слову, готовит расследование по ситуации с нашей гражданской авиацией, которая из-за санкционного режима «внезапно» оказалась прикована к земле, – в отличие от целого ряда топ-менеджеров, очень удачно оказавшихся по более модную сейчас сторону границы.
Имя Аркадия Дворковича в этом расследовании будет высечено золотыми буквами. Вообще, его деятельность в правительстве чем-то напоминает работу Анатолия Чубайса в «Роснано»: те же красивые слова, та же подспудная нацеленность на минимальный, а лучше отрицательный результат.
Что с того?
Итак. Состоятельная еврейская семья, элитная школа, шахматы, поездки по миру, группа Каспарова. Женитьба, распределение обязанностей, курирование транспорта, успешный дагестанский бизнес, проваленное импортозамещение. Бегство из правительства в ФИДЕ, неумелое руководство – а теперь просто предательство шахматистов родной страны.
Этим текстом Царьград поздравляет Аркадия Владимировича с 50-летием, которое президент ФИДЕ намерен отпраздновать в субботу 26 марта (в Иерусалиме?). Дворкович только входит в золотую пору политической и административной деятельности, и от него можно ожидать многих свершений.
Если, повторим за «Бутиком ФСБ», не вмешается Следственный комитет.
По плодам узнаете их. Перед вами – новый проект Царьграда «Враги». Мы рассказываем о людях во власти, которые мешают развитию России. На их стороне – мощь западной цивилизации. На нашей стороне – факты и доказательства.