АДРИАН ГУСЕЙНОВ, ЧЕТЫРЕ ЛЮБИМЫЕ ТЕМЫ И ОДНА ХЕВСУРСКАЯ ШАПКА
АДРИАН ГУСЕЙНОВ, ЧЕТЫРЕ ЛЮБИМЫЕ ТЕМЫ И ОДНА ХЕВСУРСКАЯ ШАПКА
Продолжим: подмосковное Плёсково, полудождь-полутуман, лавочка, застеленная синим пледом, Адриан без пальто, я в двух пальто и в двух ботинках. И это, между прочим, очень важно – не так уж много людей ходит по Москве в конце ноября в ботинках. Кое-что ещё более важно: у нас катастрофически мало времени. Так что пока не пришёл мой единственный московский автобус, давайте слушать нашего героя, иначе неизвестный коварный водитель скоро лишит нас приятного общества.
НАЧНЁМ С ГЛАВНОГО
– Все интервью с вами делятся, как правило, на три, максимум на четыре части: музыка, школа, флешмобы и, может быть, ещё Бог. И, в общем-то, мы тоже сделаем так. Но что бы вы хотели добавить в эту схему? Может, сейчас есть что-то, что вы считаете важным? Что-то, что хотелось бы сказать?
– Готов говорить обо всём. У вас есть какие-нибудь нелепые вопросы? Давайте.
– Есть. Откуда у вас концертная шапка?
– Мне батюшка привёз из Абхазии. Это традиционный хевсурский головной убор, который мужчины надевают, становясь на домашнюю молитву, или по дороге в храм. Это часть христианской истории народа. Мне она как-то пришлась по душе. Хорошая? (Улыбается.)
– Определённо!
ЕЩЁ НЕ ЛИТУРГИЯ, УЖЕ НЕ ФОЛК
– При всём разнообразии славянского фолка складывается впечатление, что в нашем народном творчестве практически нет музыкальных традиций, связанных с религией. У евреев они есть, у сербов тоже. Есть популярные не богослужебные песни, которые, тем не менее, о Боге, считалки для детей, повествующие о библейских событиях. Почему у нас с этим так сложно?
– Вот в чём я уверен.
Не имея в себе ни капли славянской крови, свидетельствую, что ни у одного народа так ожесточённо не выкорчёвывали народную духовную культуру, как у русского. Имею в виду и украинский, и белорусский – я не разделяю эти понятия.
Речь идёт обо всём, что принесла нам революция.
В Сербии, в Грузии сохранились такие песнопения, а вот почему-то у русских уничтожали не то что веру, а вообще народную культуру. Делалось это сознательно, остервенело, очень жёстко. Откуда такая бешеная ненависть? Мне кажется, это что-то инфернальное, поскольку в основе нашей культуры лежат христианские, духовные понятия. Василий Ирзабеков, например, открывает этот момент, доказывая, что сам русский язык основан на Евангелии.
– А вы что-нибудь находите из того, что вот так утеряно? Из русского.
– Мы начали с сербской культуры, потому что она лучше сохранилась, да и просто нас вдохновила. В то же время наполняем наши программы русским духовным фольклором, потому что, видит Бог, нам это нравится не меньше сербских песен. Мы поём более чем на десяти языках, но русский, конечно, нам ближе всего. Наша цель в том и заключается, чтобы доставать эти вещи и делать их популярными. Чтобы молодёжь запела…Наши песни поют уже, это удивительно и радостно. Что бы там ни говорили, всё равно духовное возрождение идёт.
– Чем отличаются друг от друга сербские, русские, другие канты?
– В сербских народных духовных кантах много жизнерадостного и восхваляющего. Русская духовная культура более покаянная, если не считать колядок, большей частью о памяти смертной: «Ах, душа, куда ты пошла?…» – в таком стиле.
Нам же хочется песнями духовно ободрять людей.
– «Грешный человече»…
– Да, но там всё-таки жизнеутверждающее содержание – песня о человеке, который презрел всё земное. Встречаются ещё более покаянные контексты. Как-то у нас был проект с одной певицей – «Песни о смерти». И в нашем духовном фольклоре их оказалось столько, что можно было только русское и петь. Но у нас же и так сейчас многие в унынии находятся, а мне хочется сказать: «Ну проснитесь! С нами такой Бог, чего бояться-то?» Поэтому пока стараемся петь радостное. Хотя, может, и сделать диск «великопостный»… Но я боюсь, что это получится такой мрачняк! Мы ведь ещё и инструменталкой усиливаем эффект. При этом хочу подчеркнуть, что речь не идёт о принижении важности покаяния, упаси Бог!
– Вообще, это слово «канты». Оно мне напоминает слово «литератор» – ещё не писатель, но что-то пишет. Или разницу между словами «искусство» и «креатив». Вас устраивает это слово?
– Нет. Оно в обиходе, поэтому я его иногда использую, но слово «канты» мне не нравится по звучанию. Это как слово «флешмоб»: мы долго бились над тем, чтобы найти русский синоним, но не нашли. Причём, привлекая специалистов, не нашли, а потом подумали – да пусть. Как такой миссионерский приёмчик оставили. Импортное слово, завлекающее.
– Поговорим о находках. Как это происходит? Как ищете канты? Где?
– Они удивительным образом приходят сами. Конечно, я в интернете многое нахожу, у меня есть записи с экспедиций – копаюсь в этом, но сейчас, когда мы стали более или менее известны, нам присылают тексты. Уже зная наш стиль, часто попадают в десятку. А так с 1994 года я пою в церковном хоре и, конечно, с тех пор накопился багаж таких песен. То, что мы записали за два года – это хиты, что называется. У меня не было цели штамповать музыку. Пока есть два альбома, а сейчас уже думаю о третьем.
– Что должен знать человек, который захочет заниматься тем же, чем и вы?
– Будучи музыкально одарённым, ему нужно любить духовную культуру и заниматься этим как служением Богу. Не нужно «ремеслухи».
– А вы сами какие канты любите больше всего?
– В первую очередь русские и сербские. Грузинские очень люблю, у болгар очень красивые вещи бывают, но всё-таки у сербов покруче. По содержанию, пожалуй, русские и сербские на первом месте.
– Почему?
– Они дополняют друг друга: одни «каются», другие прославляют. Я же человек русской культуры, мне это ближе. Если уж совсем честно, то для меня на первом месте стоит русская культура. Дорожу дружбой с такими великолепными музыкантами, как Сергей Старостин, Дмитрий Парамонов. Это ходячие музеи, которые играют на древних инструментах, знают очень много. Когда их слушаю, ещё раз убеждаюсь в своих предпочтениях.
– У людей искусства, особенно православных, может появляться чувство, что их труд бессмысленный или несёт не так много пользы, как труд других. С вами такое бывает?
– Знаете, у меня что бывает? Есть такая жуткая штука – перфекционизм. Ты постоянно находишь изъяны ,и это не даёт покоя. Бывает, человек стоит даже на грани неврастении. Безусловно, это от гордыни, я по себе знаю. Сначала сожалеешь о том, что мог сделать лучше, но не сделал, а потом маятник: «Куда я полез? Что я о себе возомнил?» А это уже страхи.
– И что делать?
– Смиряться. Надо вспомнить о том, что без Бога ты не сделал бы ничего совсем, «проснуться» и спросить себя:«Ты думал, что действительно что-то сам из себя представляешь?» И тут Господь говорит: «Пра-авильно!» и посылает утешение.(Улыбается.)
– Создаётся впечатление, что ваша музыка – это такие интеллектуальные эмоции. Как думаете, это присуще фолку вообще или именно духовным кантам?
– Это касается больше духовных кантов, потому что фолк может подразумевать обычное веселье. Однажды мы выступали на празднике, и архимандрит Савва (Тутунов) – строгий ценитель церковного искусства, – представляя нас, сказал, что мы исполняем «паралитургическую музыку». Окололитургическую, иначе говоря. Я тогда удивился, но позже понял – что-то в этом есть. Мои друзья-актёры спрашивали: «Чего ты эмоций не добавляешь, выразительно не поёшь?» И я объяснял, что это не песни о родине или свадьбе – это духовное. Как в храме нельзя читать с эмоциями, чтобы легло на душу каждому, так нельзя эмоциональничать и в этой традиции. Мы имеем право на чувства, и мы выражаем их с помощью звука, но не эмоций. В этом смысле, если иметь ввиду ещё и содержание, наша музыка действительно паралитургическая.
Ещё понял это по эффекту, который производит наше творчество. Видит Бог, сейчас не хвалюсь – сам диву даюсь. Наши альбомы живут своей жизнью. Нам периодически пишут с разных концов света о том, что мы вытащили человека из депрессии или помогли понять что-то важное. Слушают от младенцев до пожилых людей. Господь заложил в музыку какой-то заряд. Понимаю, что мы имеем минимальное отношение к этому эффекту. Видимо, нам просто удалось сделать что-то правильное.
– Можно ли в этом контексте говорить о миссионерстве?
– Мы избегаем этого заявления и не считаем себя миссионерами, но, обнаруживая миссионерский эффект, воздаём благодарение Богу!
– А те, которые считают себя миссионерами, как думаете, правильно делают? В том случае, если я пою, танцую и говорю, что я миссионер.
– Всё по плодам. Вообще в последнее время я склонен поддерживать всех, кто делает что-либо доброе. Но хорошо делает – не тяп-ляп. Поддерживаю, потому что тех, кто что-то делает, очень мало, в отличие от всевозможных «аналитиков». Главное, чтобы это было не пошло, не ради своего имени что-то этакое отчебучить, а сделать полезное ради Бога.
– Вас чаще приглашают выступать или вы сами устраиваете концерты?
– Нас всегда приглашают. Если нам захочется, то можно, конечно, и специально сделать концерт. Но у нас выработался стиль, который нам очень нравится: мы выступаем не за билеты. Со зрителей деньги не берём, нас приглашают, оплачивают выступление, а для зрителя оно бесплатное, и нас это устраивает. За билеты мы пока не пробовали и, честно говоря, не хотелось бы переходить на эту систему. Надо будет считать, бухгалтера вмешивать– это бытовуха, которой не хочется.
ПРОТИВ ГОПНИЧЕСТВА
– Однажды вы сказали: «Я работаю Адрианом в школе». Что это значит? Для чего нужна эта роль?
– Почти с самого основания школы, я участвовал в выстраивании её внутренней жизни. Разные ступени прошёл. Стал здесь и старожилом, и заводилой одновременно. У нас с ребятами складываются доверительные отношения… В общем, получилось так, что я оказался нужен нашей школе. Она без меня обойдётся, конечно, но это будет уже немножко другая школа. Это факт. Исполняю роль неотъемлемой декорации. Поэтому да, я работаю Адрианом, мне дали карт-бланш – делаю что хочу. В хорошем смысле, конечно.(Улыбается.)
Разумеется, у меня есть задачи, например профилактика конфликтных ситуаций: вычленять из группы тех, кому плохо, помогать им, разрешать проблемы. Не имею ни психологического, ни педагогического образования, это просто опыт. Моя официальная должность – «куратор по духовно-нравственному воспитанию»,просто так назвали. Было время, когда переименовали в «социального педагога», просто чтобы мне не «принцем датским» быть, а потом оказалось, что это подразумевает под собой наличие специального образования, так что решили, что буду куратором. Это административная должность, так что меня устраивает.
В 11-м классе преподаю Закон Божий. На самом деле к концу 10-го весь необходимый курс предмета пройден, и мне дают ребят уже для того, чтобы я готовил их к полемике с инославными и иноверными. В какой-то момент мы обнаружили, что ученики знают Закон Божий, но они, во-первых, плохо знакомы с другими религиями, во-вторых, не готовы к полемике – не готовы отстаивать свою веру, когда им приводят заковыристые аргументы. А это очень хорошо делают молодые мусульмане и протестанты.
– Вы учите детей отвечать на вызовы других конфессий, тем не менее у христиан есть такая, на мой взгляд, болезнь – желание влиять. Они становятся навязчивыми, бескомпромиссными, делят всё и всех на белое и чёрное. Что вы делаете для того, чтобы эти дискуссии были адекватны?
– Объясняю: достаточно, чтобы увидели, что вы в теме. На фоне торжествующей поверхностности, если люди увидят, что ты хорошо владеешь темой, сразу заинтересуются твоей точкой зрения. Ещё одно необходимое условие – мудро вести полемику, с любовью. Иначе это будет православное гопничество. Ненавижу религиозное гопничество.
– Расскажите о своей концепции преподавания. Основные пункты.
– Сначала я даю азы нашего представления о Боге – триединство Троицы и двуприродность во Христе, мы это разбираем подробно. Потом провожу семь уроков по семи Вселенским Соборам, потому что там затрагиваются многие полемические вопросы.
А после этого я прихожу на каждый урок в образе какого-либо оппонента и начинаю громить их веру. Захожу, например, как старообрядец с двумя перстами, начинаю осуждать троеперстие и так далее. Не просто обзываюсь, а концептуально предъявляю претензии. Часто говорю о том, чего мы не проходили, и если у учеников рождается правильный ответ, это вызывает общий восторг. Но это сложно, и когда я ставлю ребят в тупик, им кажется, что вера провалена, и оппоненты торжествуют – я даю «ключик». В момент катарсиса «дверь» вдруг открывается, и они понимают, как нужно было действовать.
– И вопрос, который ставит всех в тупик…
– Например, в роли атеиста я говорю: «Вот вы балаболы православные, потому что утверждаете, что прошло 2015 лет от Рождества Христова. Но уже исторически доказано, что император Август, затеявший перепись населения, при которой родился Христос, умер за четыре года до её начала – 2019 лет назад». А ответ на это очень простой: всё дело в календаре, который нам навязал Пётр I. Эта система летоисчисления была предложена на западе монахом Дионисием Малым и содержала в себе ошибкув8лет. Тем не менее указом русского императора предписывалось 1 января 7208 года считать 1 января 1700 года. Согласно этому календарю Христос родился в 5508 году от сотворения мира. А наш прежний календарь гласит, что Христос родился в 5500 году. Вот, соответственно, по церковному учению сейчас 2023 год от Рождества Христова. У нас всё правильно.
– А люди, которые стали вашими педагогами, кто они? Чему научили так, что хватает на всю жизнь?
– Конечно, это мой покойный духовный отец– иерей Андрей. Это покойный владыка Алексий (Фролов), которому я посвятил «Рождественский альбом».
Только отец Андрей, наверное, мог привести меня ко Христу, потому что я был ещё тот крендель, считающий, что «сам с усам». Безмерно ему благодарен.
Батюшка был интеллектуал, мог ответить на те вопросы, которые часто задавали люди моего поколения – все, кто родился в Советском Союзе и в начале 90-х искал Бога. Про батюшку книгу можно писать, и даже его смерть – последний урок. Он говорил: «Даже если падаешь духовно, падай в сторону Бога». А когда батюшку нашли уже бездыханным, он лежал головой на Восток. Умирая, он в буквальном смысле распростёрся в сторону Бога. Это меня тронуло тогда до слёз…
А владыка Алексий – это удивительный, исключительный архиерей. Когда я присутствовал на богослужениях, которые он вёл, то всем существом понимал, что такое «епископ – образ Христа». Просто, что называется, шкурой это чувствовал – не потому что он корчил из себя кого-то, а потому что Господь являл. Это было удивительно!
Очень боюсь их подвести в своей жизни. Заряд, который они дали, бесценен.
– А дети чему вас научили?
– Во-первых, искренности. Надеюсь, научили меня любить. Мне, наверно, за педагогическую деятельность в Царствии Небесном награды не будет, потому что много любви получаю от них уже здесь.
– Школа без *** – не школа. Без чего?
– Что самое дорогое в преподавании для вас?
– Видеть, как человек духовно раскрывается.
– Куда в основном поступают после окончания православной школы?
– Многие поступают в православные ВУЗы, но большинство в светские. В семинарию реже. Священство – это вообще такой спецназ духовный. Уверен, что перед тем, как идти в семинарию, парень должен отслужить в армии или получить высшее образование. Даже не с точки зрения приобретения знаний, а чтобы проверить себя, свою настроенность на этот путь и повзрослеть. Но бывают и такие особенные души, которым можно сразу в семинарию – видишь, что у него всё осознанно, он горит, готов служить.
– Почему вы так аккуратно говорите об идее курсов по боевым искусствам в школе? Хорошая же идея. Ведь есть масса спортивных секций для детей, и никто даже не думает говорить об этом с опаской и оговоркой: мол это не для драки, а для защиты.
– Почему аккуратно? Наоборот, я, будучи в трезвом уме и твёрдой памяти, говорю, что каждый православный мальчик обязан заниматься боевым искусством, если у него нет серьёзных медицинских ограничений. Каждый мальчик должен уметь драться. Хотел бы, чтобы занятия боевыми искусствами было обязательным условием нахождения в пансионе. К сожалению, мне это пока здесь не удаётся организовать – не все родители согласны. Особенно для мам это бывает проблемой: а вдруг сыночек фингал получит? При этом они не понимают, что даже вторую щёку надо подставить не потому, что ты обделался от страха. Ты знаешь, что способен локтём голову снести, но ты христианин, поэтому можешь подставить вторую щёку.
Кроме этого спорт и особенно единоборства, помогают пережить подростковые трудности. Вся моя юность была под знаменем карате. Мне нравилась эта эстетика, и когда ещё в моей жизни не было православия, она мне очень помогла. Прямо жил этим тогда. Мы не молились, конечно, языческим богам, но кимоно, татами, зал, поклоны – всё это меня собирало, дисциплинировало. Очень благодарен этому периоду жизни.
– Вы как-то сказали о том, что тема чести и благородства стимулирует детей к тому, чтобы становиться лучше. То есть самый важный аргумент для ребёнка – взывание к достоинству, а не, скажем, предупреждение о том, что поступок грешен. Расскажите, почему.
– Когда ещё владыка Алексий участвовал в жизни школы, он запретил упрекать детей православием. Теперь это наше правило. Не нужно говорить: «Ты же православный, как ты мог?» Христианство должно быть над всем этим, оно должно покрывать. Речь надо вести о чести, о благородстве. Когда кто-то из ребят плохо себя поведёт по отношению к девочке, надо сказать: «Ты же мужчина, зачем ты это сделал? Это же настолько неблагородно!» Это работает, потому что это понятней.
Кураев, кажется, говорил о том, что прежде чем обожиться, надо сначала очеловечиться. Следующий этап наступает, когда ты понимаешь, что грех – это не когда тебе с неба дадут палкой по башке, а когда ты сам себе наносишь рану. Не «ты обязан», а«тебе это нужно». Но это всё бывает позже.
– Из вашего интервью: «Схемы работают, но должны быть личности». Значит ли это, что личность – это то, что нарушает схему?
– Это то, что наполняет её, – необходимое топливо.
– Что преподавателю делать с собой, чтобы быть личностью?
– Обязательно призывать помощь Божью. У меня есть свой секрет: когда я берусь за работу, всегда говорю: «Господи, я тупой, я обязательно ошибусь, я сделаю всё не так, поэтому Ты, пожалуйста, мне помоги». Более того – могу ещё и вред нанести. Я сейчас утрирую, но смыслв том, чтобы быть в сотрудничестве с Богом. Это раз. Во-вторых, не бояться попасть в нелепое положение, быть искренним. Ну и обязательно любить детей и свой предмет.
ЗА «ХОРОШО»
– Флешмобы – это, в общем-то, приятно, но по большому счёту, в чём их смысл? Не будет ли это похоже на историю с «я Шарли»?
– Будет, если это делать ради эпатажа или ради себя. Мы это сделали просто от души. Даже сейчас, когда пересматриваю, мне кажется, что у нас получилось без самолюбования. Это попытка поделиться радостью с окружающими, вот и всё.
Хотелосьподвигнуть молодёжь, и вот многие уже делают флешмобы. Правда, были и такие…флешмоб заканчивается, вдруг выходит протоиерей и говорит: «Этот флешмоб был поздравлением от владыки такого-то». Что за канцелярщина церковная? Или другие: вышли со свечками, надели платки, начали молиться. Вы пришли порадовать людей – или показать, что и в торговом центре тоже помолитесь? Но, с другой стороны, без ошибок не бывает.
– Что нужно, чтобы всё прошло удачно? Необходимые моменты и то, чего нельзя допускать.
– Надо обязательно всё продумать. У меня даже инструкция дома есть, потому что часто просят помочь. Очень важно, чтобы у людей был настрой. Для картинки хорошо, если все оденутся в цветастые одежды.
Очень важно не проявлять церковность –без платков и кадил, потому что мы не выходим с богослужением, мы с радостью выходим.
Нужно технически подготовиться: определить точки съёмок, хорошо смонтировать. Важно всё делать хорошо. И петь радостно, а не с мыслью: «Ой, а нас не побьют?»
– Флешмоб заразителен? Часто подключаются люди с улицы?
–Здесь надо понять, что мы не являемся профессиональными флешмоберами, поэтому сложно говорить о каких-то законах. В то же время на двух наших флешмобах люди подключались – подпевали, приветствовали. Главное, делать это не через силу, не через зажатость, а от души. Тогда цепляет.
– Вы часто видите зажатость у православных?
– Да! Конечно. Понятно, что русская культура, в хорошем смысле, стыдлива. Но зажатости происходят от страхов.
Помните, как Господь говорит в Евангелие:«Мы играли вам на свирели, и вы не плясали; мы пели вам плачевные песни, и вы не плакали»? Вот и здесь нужно просто понять, что есть время радоваться от души. Это наша земля, наш праздник, и мы делимся радостью о нём. Надо объяснить человеку, что мы таким образом ничего плохого не делаем – комбинацию мыслей правильно выстроить. А зажатостей хватает, но это преодолимо. Ничего страшного. Главное, чтоб не в ущерб совестливости.
Ещё надо понять, что лучше никак, чем как-нибудь. Понять, что в этот момент ты несёшь ответственность за образ Церкви, за народ, и поэтому нужно выложиться по максимуму. Думать о Боге, а не о себе и своих комплексах.
ПЯТАЯ ТЕМА
– Мы говорили про музыку, преподавание, флешмобы, и всё-таки: что вы делаете лучше всего? Самый полный из даров Господа.
– Ну, полный вряд ли, но, может быть, то, что мне интересны люди, и это не только потому, что человек сам по себе интересен.
Ты встречаешь человека и понимаешь, что перед тобой тайна. Митрополит Антоний Сурожский называл это «таинством ближнего».Интересно, зачем Господь послал тебе эту встречу, зачем Он свёл нас вэтой жизни? Что Господь от меня ждёт? Хочет, чтобы я помог человеку, или чтобы научился от него? Что нужно тебе отдать или впитать – вот это интересно.
– То, что в пределах страны мы могли бы назвать «национальной идеей», в пределах человека пусть будет «личностной идеей». Ваша «личностная идея», она какая?
– Что это значит?
– Любовь к Богу и ближним, наполнять всё высшим смыслом и стараться делать мир лучше.
– И лучший способ найти эту идею.
– Надо осознать одну простую мысль: меня любит Тот, Кто создал всю вселенную. Он Творец, Он Вседержитель. И Он меня любит больше, чем я себя люблю. Если это понять, то найдёшь такой источник вдохновения, творчества, любви и храбрости! Ты будешь просыпаться и думать: «Что Господь пошлёт мне в этот день? Чем Он сегодня меня умудрит?» Тогда жизнь станет потрясающе интересной! Да, это не избавит от проблем и испытаний, но будет бодрящая осознанность в разрешении этих задач.
В сердцевине твоей жизни будет Бог. Когда в центре жизни суета – это беда. Когда в центре ты сам – это центр без любви, а когда там Бог, то ты понимаешь, что Он и есть Центр, Он – Смысл. Ты понимаешь, что твоя реализация именно в соединении с Творцом. И какие тогда сомнения?! Наоборот, духовно собираешься и понимаешь, что молитва и покаяние действительно приближают к Богу.
Если православные охладевают, начинаются проблемы. И вот уже слышно: стрессы, панические атаки, депрессия… Святые говорят, что мелкие неисповеданные грехи сплетаются в сеть уныния. В общем: «Без Бога не до порога»!
Адриан Гусейнов: С Богом не скучно!
«Вера наша»
Фото Марии Темновой
— История «Ихтиса» достаточно хорошо известна, но мы попросим напомнить основные этапы. Вы сами музыкой давно занимаетесь?
-Музыкального образования у меня нет. Есть опыт многолетнего пения на клиросе.
В своё время, мы с виолончелистом Петром Акимовым создали дуэт: исполняли народные и казачьи песни.
Как-то мы приехали выступать в Сербию. Там к нам подошла Ивана Жигон — сербская певица, актриса, общественный деятель, и предложила нам сотрудничество.
Благодаря этому сотрудничеству появился наш совместный и довольно известный клип на песню «Вера наша».
Историю клипа я много раз рассказывал — повторю еще раз. У Иваны была такая идея: сербы стоят в разрушенном храме, начинается песня, и тут появляется Россия в лице русской молодежи, они соединяются в храме, и храм восстанавливается. Изначально планировалось снимать в Косово. Косовары Ивану знают и на дух не выносят за ее патриотическую просербскую позицию. Я не знаю, как они узнали про нашу поездку, но Иване, в свою очередь, передали, что планируется какая-то провокация. Мы решили не рисковать — с нами были дети.
В общем, нашли замену — в сербской горной деревушке разрушенный храм с трагической историей. В годы Второй мировой войны хорватские усташи (фашистские подразделения типа СС) загнали сербских жителей деревни в этот храм, заминировали его и попытались взорвать. Но произошло чудо: он не взрывался, хотя его переминировали три раза.
Позже на место прибыли немцы. Они оказались гуманнее: сербов выгнали, а храм просто разбомбили. Так он и стоит в руинах, не восстановленный.
Фото Марии Темновой
Там мы и снимали. Во время съемок на наших глазах в небе появился крест — это не следы от самолетов, он как бы из центра расширялся. Исчез он также на наших глазах, но операторы успели заснять, и мы включили его в клип.
Песню «Вера наша» в Сербии и до нас знали и иногда пели, но исполнялась она очень редко медленно и как-то скучно. А мы неожиданно стали ее популяризаторами и вместе с тем — получили известность в Сербии. «Мы» — это Петр Акимов, питерский хор во имя преподобного Иоанна Дамаскина под управлением Болдышевой Ирины и ансамбль «Косовские пионы» под управлением Гаврилы Куинжича. Клип стал известен и в Сербии, и в Косово. В Сербии его вообще крутили по телевидению.
Вариант предложенный Иваной отличается от изначального одним добавленным куплетом. В оригинале поется: «Вера наша . народ србский просветила, землю нашу освятила», — а Ивана в благодарность нам добавила от себя еще куплет: «Землю русску освятила». В итоге там молодежь перепевает песню именно в нашем варианте.
Если Бог даст, на Красной площади 25 июля мы ее споем.
Православный фолк
Так зародился «Ихтис». В Сербии мы познакомились с местной традицией исполнения фолковых песен, в том числе и духовных. Это удивительно совпало с тем, что мы с Петром уже задумывали.
Тогда к нам примкнул музыкант Михаил Смирнов — клавишник, перкуссионист, аккордеонист. Если бы Петр и Миша не встали со мной рядом, «Ихтиса» бы не было!
-Чем «Ихтис» отличается от других российских фолк-групп?
-Мы «церковники». Мы поем исключительно духовные песни разных народов. В основном — русские и сербские, но есть грузинские, на корсиканском, на латыни, на греческом. Народных песен с языческими «примесями» мы неприемлем, а народные песни о любви и т.п. нас просто не интересуют.
Близкие по духу
-Кто из современных исполнителей вам близок по духу?
-Эталоном можно считать Сергея Старостина. Хоть, в отличие от нас, он исполняет еще и обычный, не «православный» фолк.
Мне очень нравится, что делает мой приятель Макс Гавриленко (гуслист) и его группа «Ладони». Я считаю, их песни «Ладони» и «Весна-распутица» — это прям что-то Есенинское!
Другие близкие мне люди — Алиса Апрелева, Юлия Теунникова, Юлия Тузова. Потрясающе талантливые, образованные люди, интереснейшие собеседницы! Дорогие мне люди!
Ольга Кормухина, тоже близкий мне человек, работает в другом жанре, но это высокое качество, талант, духовная сила.
Удивительным был покойный Вадик (Черный Лукич), Царствие ему Небесное, люблю его всем сердцем.
У нашего Миши Смирнова есть интереснейший кельтский проект «Арт Кейли». Его даже в Ирландии признают, что, конечно, показатель высокого профессионализма!
Разумеется, квартет Ивана Смирнова, их отца (он родной брат протоиерея Дмитрия Смирнова).
Почему не слышно настоящего?
Высококлассных музыкантов много. Но сейчас на информационном плаву не они, к сожалению. Я не знаю, с чем это связанно. Прорваться смогла одна Пелагея, но она не могла не прорваться с ее уникальным голосом — она с детства пела «по-взрослому».
-А давайте попытаемся порассуждать: почему все-таки на сцену выходит низкопробная и однотипная «попса», а не действительно талантливые, самобытные люди?
-Я думаю, дело вот в чем.
В свое время рок-н-рольщики из-за своеобразной гордыни сделали огромную ошибку. В 1980-е в какой-то момент на экраны поровну прорывались вот эта самая попса и рок-н-рольщики — Шевчук, Бутусов, Гребенщиков. И рок-н-рольщики взбунтовались: «Мы с попсой на один экран не выйдем! Этим врагам культуры руки не протянем!»
В итоге они с такой позицией все телевидение профукали — уступили тем самым «врагам». И то, что мы сейчас видим — отчасти следствие той ошибки.
— Пожалуй, вы правы. Мне попадался номер журнала «Рокада» начала 1990-х годов — там в одной статье с глубоким презрением писали: как могли «Наутилус Помпилиус» записываться в студии Аллы Пугачевой! как они могли допустить ее до бэк-вокала в песню «Доктор твоего тела»! как вообще настоящий рок-н-ролльщик может вообще в одном пространстве с попсой, с этим ширпотребом работать.
-Ну да, и в результате, когда несколько лет спустя Сукачев снимался в клипе Пугачевой, ситуация уже была проиграна — она уже не участвовала в проекте рок-музыкантов, а их снисходительно допускала до своей деятельности.
Философия «Ихтиса» — абсолютная свобода
С другой стороны, оказавшись в стороне от популярности, мы, например, получили абсолютную свободу. Можно сказать, это философия «Ихтиса» и его сила.
Мы сознательно отказываемся от уже поступавших серьезных коммерческих предложений. Гастроли предполагают «чес» по городам. Нам это неинтересно. Это убьет искусство и вдохновение.
Мы встречаемся, потому что нам нравится вместе играть. Нам хорошо вместе. «Ихтис» — это своего рода братство.
Фото Марии Темновой
Мы собираемся раза два в месяц. Я не включаю на репетициях босса — мы прислушиваемся к друг ко другу. По музыкальным вопросам я всегда прислушиваюсь к Пете и Мише, идейно — они слушают меня.
И нам бы не хотелось встраиваться в систему, где главенствовал бы кто-то один.
-Экономически вы тоже независимы?
-Наши музыканты — люди женатые, почти все многодетные, поэтому мы выступаем не бесплатно. Работаем обычно по такой схеме: приглашающая сторона находит спонсоров, оплачивает наше выступление, а для слушателей это бесплатно. Нас это полностью устраивает: никакой торговли, ни с какими билетами не надо связываться, Слава Богу! Это тоже свобода.
-Музыканты «Ихтиса» люди глубоко воцерковленные. Не сковывает ли это свободу творческого самовыражения? Вот вы говорите, что от каких-то мотивов (языческих, скажем) отказываетесь сознательно.
-Нет, не сковывает, именно потому, что мы люди воцерковленные. Мы не испытываем никакого внутреннего противоречия.
Может быть, кого-то смущает, что мы делаем «неаутентичную» инструментальную обработку древних духовных кантов, но пока я не встречал такого мнения. Сам вокальный материал остается аутентичным, мы только его музыкально обрамляем. Я часто повторяю, что музыкальное инструментальное обрамление является пропуском в молодые души, в молодые сердца. Это им понятнее и ближе, чем исполнение а капелло. Ну и нам тоже это нравится.
Из тяжелого рока — в фолк
-Заметьте, фолк почему-то оказался ближе к рок-н-рольной традиции, чем к КСП-шной.
-Это факт. И я пытаюсь понять, почему. Большинство рокеров, особенно тех, кто играл тяжелый рок, если воцерковлялись, переходили именно на фолк.
Ольга Кормухина как-то говорила мне, что «тяжеляк» имеет своим основанием народное и даже духовное пение. Я не совсем это понимаю, но доверяю ей как профессионалу.
Миссия через творчество
— «Ихтис» — во многом проект миссионерский. Вы знаете случаи, чтобы люди совершенно внешние благодаря вашему творчеству начинали интересоваться христианством?
-Да, и это греет душу.
Как-то раз мы выступали в Белгороде, а на следующий день отец Агафангел (Белых) пригласил нас в Валуйки. Мы там выступили в педагогическом колледже. Это был первый опыт выступления чисто на светскую, неверующую, не церковную аудиторию. Но нас прекрасно встретили! А потом к нам подошла одна девушка и сказала: «Я атеистка, слушаю темный рок (уж не знаю, что она имела ввиду, наверное, готический). Но вы меня встревожили. Как вас можно в интернете найти?» Я ее обнял, в макушку поцеловал, говорю: «Знаешь, милая, понятно, когда мы нравимся своим! То, что ты нам это сказала — самая глубокая похвала! Ради такого стоит трудиться».
Бывало, что к нам подходили и говорили: «Благодаря вам, я научилась любить людей». Даже неловко об этом говорить.
Иногда в интернете очень теплые отзывы, чувствуешь, что кому-то нужно то, что мы делаем.
Но вообще мы не любим называть себя «миссионерским проектом». В творчестве вообще не должно быть навязчивости. Бывает, что так называемое «православное творчество» выглядит или елейно, или фальшиво. Причина ясна: человеку хочется сделать что-то доброе, и он не всегда адекватно соотносит это желание со своими творческими возможностями.
Фото Марии Темновой
Конечно, не корректно с моей стороны так говорить, конечно, субъективизм, но мне мало, что нравится в современном «православном творчестве». Конечно, есть хор «Сирин» под управлением Андрея Котова, есть ивановский хор «Светилен». Очень почитаю покойного архидиакона Романа (Тамберга), в период неофитства меня очень утешали его песни. Иеромонаха Романа (Матюшина) я сложнее воспринимал и какое-то время считал его песни скучными. Но как-то мне одна иконописица, которой я доверяю, сказала: «Когда я икону пишу, слушаю его. Такое тихое творчество, мне помогает. Как будто атмосфера Иисусовой молитвы». Вот это для меня аргумент! Это говорит человек, который делает дело — я знаю ее иконы.
Чтобы в творчестве не было фальши, надо себя реально оценивать. Мы, например, на многое не претендуем. Когда-нибудь все и для «Ихтиса» закончится, это нормально. Как раз когда ты думаешь, что делаешь великое дело — начинается кич.
Простота против постмодерна
У культуры постмодерна есть ужасная черта. Постмодерн ведет себя коварно — он все размывает: «Вроде бы так, а вроде и сяк. А может, и эдак». Это пространство вообще не дает картины мира. Он высмеивает, интерпретирует всё так, как ему выгодно.
Кстати, примерно то же происходит в нашей околоцерковной и политической жизни. И все высмеивается, все разделяются.
Противопоставить этому можно только принцип блаженного Августина: «В главном — единство, во второстепенном — разнообразие, а во всем — любовь». А у нас как? В главном единство — это так, философия, во всем любовь — это когда-нибудь потом. Вот разнообразие во второстепенном — это самое актуальное! Сейчас надо этих уродов заклеймить!
Меня это так расстраивает — хоть в интернет не выходи! Ведь уважаемые люди так себя ведут! Просто стыдно.
А внешне несерьезной, ироничной, шутовской постмодернистской культурной реальности можно противопоставить только простоту с сотней ангелов. Ведь: «Где просто — там ангелов со сто».
Охлобыстин как оружие
Кстати, единственный, кто сейчас грамотно действует в этом пространстве постмодерна, на мой взгляд — отец Иоанн Охлобыстин. Он смог не делить людей. Для эллинов — эллин, а для постмодернистов — постмодернист. И он себе не изменяет. Хотя человек он очень сложный.
Есть один интернет-проект. Они довольно долго действовали инкогнито, но однажды решились раскрыться. Презентацию очередной серии они устроили в одном заведении, в бывшем сталинском метро. Попал я туда случайно: они попросили Петра Акимова исполнить один номер на виолончели, а он согласился и взял меня с собой.
Это было закрытое мероприятие. Туда был приглашен, так называемый креативный интернет-класс — триста-четыреста человек, которые делают погоду в интернете. Открывать мероприятие вышел актёр (голос этого проекта) в майке, с изображением а-ля Богородица-Оранта в балаклаве под «Pussy Riot». Зрители взорвались аплодисментами — это была горячая тема тогда. Я сижу, смотрю на это и думаю:
«Что я здесь делаю?!»
Актёр произнес речь и приглашает на сцену: «А теперь специальный гость — Иван Охлобыстин» — аудитория еще сильнее взрывается овациями. Выходит отец Иоанн в своих сумасшедших очках, в кепке. «Я всех поздравляю. Не ожидал, что этот проект станет культурным событием». Вдруг он смотрит на эту псевдо-Оранту и заявляет: «Но вот это. Вадик, ты мне друг? Разреши мне с этой футболкой сделать все, что я хочу, а потом проси у меня все, что ты хочешь». Он говорит: «Ну, конечно, Ваня». Охлобыстин достает нож и рассекает ему эту футболку прямо при всех нас. И все зааплодировали.
Вот тогда я понял, что отец Иоанн Охлобыстин — как о нем сказал отец Дмитрий Смирнов: «Он один у нас такой, давайте его беречь». Он остался христианином, кощунства не терпит категорически.
История эта завершилась смешно. Вадим говорит: «Слушай, Ваня, а помнишь, тебе часы политическая швейцарская партия подарила? Вот я сейчас коплю на квартиру, и мне не достает суммы, которую они стоят». Охлобыстин снимает и протягивает ему эти часы, а он берет, разворачивается и бьет их об стену. Вдребезги. Охлобыстин расплылся в улыбке: «Слушай, Вадик, твоя футболка рублей тридцать стоила. »
Все смеялись. Отец Иоанн умеет действовать в этом поле. Единственное, чем он меня смутил — когда он заявил, что придет время, рухнет власть в России, и народ ему поднесет президентскую должность.
Но по-моему, это юродство. Не гордиться и не унывать
-Как творческому человеку не возгордиться?
-Не приписывать себе то, что дает Господь. Помнить, что твои способности, талант — от Бога. Твое дело — попробовать его приумножить. Помните, по-моему, у блаженного Августина: «Если Бог будет на первом месте, то всё остальное будет на своём».
Фото Марии Темновой
«Ихтис» не заявляет себя как миссионерский проект, но по своей природе он является таковым. Для нас это служение. Так вот, если творческий человек будет помнить, что талант дан ему Богом, а его приумножение — служение Богу — в голове все будет нормально держаться и будет не до гордости. Конечно, по совету Отцов, не воспарять, когда тебя хвалят, и не унывать, когда тебя ругают. А ругать будут однозначно. Если человек за что-то всерьез взялся, получит на свою голову и помои. Но это не страшно, если ты к этому готов.
Как реагировать на подлость?
Единственное, к чему нельзя быть готовым — это к подлости. У меня вот не получается.
-Подлость — это то, чего вы не можете простить?
-Наверное, вещи, которой совсем нельзя простить, не существует. «И оставь нам долги наши, как мы оставляем должникам нашим», — сказано в молитве «Отче наш».
Есть такие люди, которых я прощаю, честно говоря, как минимум для того, чтобы иметь право произносить эти слова и подходить к Чаше. Таких людей я буду за тридевять земель обходить, потому что они некоторых вещей не понимают, для них подлость — это нормально. Они для меня являются сильным искушением, и я стараюсь общих дел с ними не иметь.
О грехах
Надеюсь, что это не осуждение. Просто я еще не изжил из себя вспыльчивость и стараюсь в ситуации, когда она может проявиться, не попадать. Человек я мирный, люблю радоваться и радовать, но если вижу неправду, могу взорваться.
-Ну, это ведь праведный гнев.
-Считать его праведным — очень искусительно. Самооправданием можно много дел наворотить. Надо избегать страстей: даже затрещину отвесить при необходимости можно спокойно.
-Гневливость — самый тяжелый для искоренения недостаток?
-Из своего личного опыта могу сказать, что таких недостатков куча! Во-первых, тщеславие. Иоанн Лествичник говорит, что оно всюду: не будешь тщеславиться — тщеславишься тем, что не тщеславишься; говоришь об этом — тщеславишься тем, что борешься с тщеславием. У него целая глава посвящена тому, что от тщеславия не отделаешься никак, кроме как покаянием.
Вспыльчивость мне, что называется, с кровью передана. Мне очень помогает молитва Оптинских старцев. Тут нет ничего магического — просто там одна и та же мысль повторяется: «Дай мне спокойно встретить. не дай забыть, что все ниспослано Тобою. научи меня принять их со спокойной душой. » — как-то я в один момент понял, о чем эта молитва.
Фото Марии Темновой
Со вспыльчивостью рука об руку идет осуждение. Как это не осудить кого-то?
Ну и конечно, один из основных грехов — лень. Гадкая, лень! Ох.
Флешмоб и ветер от Бога
-Насколько понимаю, вы организовали первый православный флешмоб в России — рождественский 2011 года?
-Простите за нескромность — мне кажется, что до нас православных флешмобов не устраивали вообще нигде. Известный протестантский флешмоб в Канаде «Аллилуйя!» появился раньше, но я задумал наш флешмоб месяца за два до него. И вот один из батюшек, который знал о моих замыслах, прислал на него ссылку, с комментарием: «Представляешь?!».
Я посмотрел — и у меня все рухнуло. Было ощущение, что в моей голове кто-то копался и украл все мысли: вплоть до того, как запевать, как вставать. И всем, кого я звал поучаствовать в нашем флешмобе, я тогда отписал: все отменяется. И тогда этот священник вдруг меня стал убеждать: «Нет, давай сделаем уже по-нашему!»
Я засомневался и начал молиться. И тут журналист Маша Свешникова вывела меня на Наталью Лосеву, тогда рулившую в РИА Новости (с тех пор у нас с ней очень теплые отношения). И она предложила всю техническую часть и договоренность с «Атриумом» (мы хотели провести флешмоб именно в этом торговом центре — там много народу, стояла большая елка) взять на себя. Я понял, что надо делать. У меня есть такой образ: воля Божья проявляется в сопутствующих событиях и обстоятельствах — это как добрый попутный ветер от Бога. Тогда наше дело — паруса расправить и идти.
Тогда вопрос: «А как же борьба, преодоление себя?» — но ведь это касается внутренней жизни! А внешнюю свою жизнь надо всегда сообразовывать с волей Божьей. И для меня появление «РИА Новости» в этой идее стало таким Божьим ветром. Я отмел все свои сомнения, мы взялись за дело, и все, без единой репетиции, прошло чудесно!
Многие писали, что смотрели и плакали. Меня это очень тронуло.
Потом мы провели Пасхальный флешмоб в Камергерском переулке. У меня есть еще одна задумка, но вообще мне больше не хочется этим заниматься, потому что не хочется повторяться. Не стоит такие спонтанные вещи вводить в систему.
Моя идея была — спровоцировать молодежь. И получилось!
Если сейчас набрать в «YouTube» «Рождественский флешмоб» или «Пасхальный флешмоб» — вы увидите много городов. Есть очень удачные. Сам посыл хороший.
Подростки: безотцовщина
-Чем вы занимаетесь, кроме музыки?
-Педагогикой. Преподаю Закон Божий 11-м классам и курирую воспитательную работу в православной общеобразовательной школе-пансионе «Плесково» (в «Новой Москве», за Троицком).
-Как справляетесь со школьниками?
-У нас ребята православные, но это не значит, что они ангелы. Нормальные живые подростки с общими для всех проблемами. В этом возрасте, помимо прочего, им очень помогает спорт — у нас работают несколько секций, есть бассейн.
Убеждён, что помимо основной будущей профессии, всем нашим ребятам нужно расти воинами и богословами.
Особая беда нашего времени — безотцовщина. В переходном возрасте теряется авторитет мамы, а интересного и привлекательного образа отца у них нет.
Мне кажется, принципиально, чтобы с ребятами в этот период сложились доверительные отношения. Поэтому мы в школе стараемся к воспитанию подходить неформально. Им очень важно понять, что они кому-то нужны и персонально интересны, что кто-то за них переживает.
Верующих ребят в этом возрасте еще начинает «плющить» из-за того, что вера и Церковь тесно связаны с авторитетом. Очень важно помочь подростку это пережить. Не должно быть установки: «Ты должен ходить в храм (молиться, соблюдать пост), потому что должен». Все меняет установка: «Ты идешь в храм или молишься, потому что тебе это нужно».
С Богом не скучно!
Ни в коем случае нельзя укорять православием: «Как ты, православный, мог так поступить!» Надо доносить совершенно другие мысли. С мальчиками, например, надо говорить о мужской чести. К сожалению, это и взрослым надо напоминать. Заглянешь в интернет — так просто стыдно за людей становится.
Ребят тема чести и благородства очень стимулирует. Они в ней чувствуют правду.
Самое главное в воспитании верующих детей, чтобы и родители, и педагоги делали их жизнь в Церкви осмысленной и интересной. Не говорю, что перед ними надо выплясывать и заигрывать. Более того, если ты пытаешься «выделываться», завоевывать дешевый авторитет — подростки это очень чувствуют. Имею в виду, что надо напоминать, что с нашим Богом — не скучно. Если скучно — значит, это ты пока неправильно выстраиваешь с Ним отношения.
-Что значит «с Богом не скучно»? У вас в жизни было ощущение Его реального присутствия?
-У Феофана Затворника я в свое время прочитал такую мысль, что если ты обернешься на прошлую свою жизнь и посмотришь внимательно, ты увидишь, что милость Божия оказывалась чаще, чем ты дышал. Я сначала думал, что это просто метафора. Но чем дальше, тем больше соглашаюсь. Встречаю милость Божью очень часто, чуть ли не каждый день, и каждый раз благодарю.
Ну, вот самый ближайший пример. Меня сейчас спрашивают: «Как тебе удалось без продюсеров прорваться на Красную площадь?» Я говорю: «Да никак. Господь через людей все Сам устроил». Ведь это действительно чудо!
Как молиться в падающем самолете
Позапрошлым летом я ездил к отцу Агафангелу (Белых) в Тикси. Время провели интересно. Однажды он меня повел на озеро. Сидим на берегу, любуемся сопками — этот пейзаж не меняется тысячелетиями. Я спрашиваю: «Отче, а белые медведи далеко отсюда?» Отец Агафангел отвечает: «Вообще-то это ареал их обитания». Я говорю: «Слушай, нам пора, пошли-ка отсюда», — и в ногах, несмотря на усталость, резвость появилась.
Пришло время уезжать. Улетал я на военном самолете. Мы битком сидели в довольно тесной комнатке за кабиной пилота. Кузовная часть самолета не была герметична, поэтому ее закупоривали — места много, а дышать на высоте нечем. В хвостовой части должен был стоять авиационный пулемет, килограмм триста, а его не было, и поэтому на взлетах и посадках нас, мужиков выгоняли в хвост, и мы стояли там для равновесия.
Я как-то прочитал мнение одного старца: падают те самолеты, где ни один человек не молится. Я тогда засомневался: как может ни один человек не молиться в падающем самолете? Но подумал, ладно, все-таки уважаемый человек. И с тех пор на взлете или посадке я всегда крещусь, спокойно молюсь, и меня не очень волнует, что про меня подумают. Вот и в этот раз я встал в хвост самолета сзади всех, перекрестился и помолился. Наш бортмеханик, обернувшись, обратил на это внимание.
Через пять часов долетели до Воркуты, высадились: дозаправка, час стоянки, можно размяться. Опять сели, снова встали в хвост самолета, взлетаем, снова я молюсь.
Бортмеханик — веселый, не унывающий человек — всю дорогу нас веселил, поил чаем. Летели мы уже часа три, когда он вдруг удалился в кабину пилота — и запер дверь. Впервые за весь полет.
И тут началось нечто невообразимое. Я у смерти под боком часто оказывался — и под прицелом бывал, и на ножах — в армии всякое случалось. Но тут. Стреляющий может промахнуться, нож можно выбить. В конце концов, ты на земле стоишь! А тут — все. Ты, по большому счету, в гробу летишь.
Короче, нас начало кидать. Часто летаю — но такого никогда со мной не было! Я схватился за кресло, чтобы не вылететь. По самолету начался грохот, как будто в него запустили миллионом камней. Все начали кричать, паника. И тут я вспомнил эту фразу старца — никто не молился! Сидевшие в салоне пилоты — бледные, испуганные, но мужались, делали вид, что «врагу не сдается наш гордый. ». Женщины вцепились в них и орали. В общем, хаос и ужас.
Я начал молиться. И вдруг слышу внутри голос, очень отчетливый, но не мой: «Перекрестись». И мне что-то стало «западло» выдавать, что я боюсь на фоне этих мужественных пилотов. Я начинаю отвечать: «Зачем креститься, я же молюсь, „Живый в помощи» читаю — хватит и этого!»
Через секунд пять слышу уже твердый приказ: «Перекрестись!» Я уперся: «Чего это я должен креститься? Молюся же. » Голос в третий раз, очень строго: «Крест!» Тут я уже подумал: «Да чего я, дурак уперся?» — и перекрестился. Самолет сразу выровнялся. Не потому что я — праведник какой-то. Просто приперло.
фото Марии Темновой
Открывается кабина, веселый бортмеханик выходит весь серо-буро-малиновый, подходит ко мне, берет за плечо и говорит: «Спасибо вам, батюшка!» Я уже был не в состоянии объяснять, что никакой я не батюшка.
Приземлились в Рязани. Выходит командир экипажа, полковник — здоровый, на лбу как бы написано: «Не говори мне нет!», очень уважаемый. Его сразу облепили молодые офицеры, стали расспрашивать. Я тоже решил подойти к нему, поблагодарить: «Товарищ полковник, спасибо вам, что вы нас спасли», — а он мою руку не отпускает, говорит: «Если бы тебя с нами не было — все». Я ответный реверанс:
«Да вы что, это ваше мастерство». Он только рукой махнул.
Я закосолапил к шоссе, позвонил отцу Агафангелу и рассказываю: «Мы чуть не разбились, ты не представляешь!» Видимо, я его разбудил, он решил, что у страха глаза велики и просто ответил: «Ну, слава Богу». Я даже обиделся: «Да ничего ты не понял!»
Доехал до Москвы, а на следующий день мне отец Агафангел сам звонит: «Ты знаешь, что с вами было?» Я говорю: «Здрасьте, я ж тебе вчера рассказывал» Он говорит: «Нет, ты не представляешь!».
Оказывается, на следующий день пришел к нему из штаба местный офицер и спрашивает: «Ваш друг вчера с ними полетел? Передайте ему, у него второй день рождения».
Произошло вот что. Патрубки, по которым поступает масло, в этом самолете для охлаждения выведены наружу, на крылья. А мы влетели в град. Он перебил эти патрубки, и из всех четырех двигателей масло захлестало. По инструкции капитан должен выключить двигатели, чтобы не взорвались, и планировать. А куда планировать? Мы от Воркуты летели три часа, до Рязани — полтора. Под нами лес. Пилот на свой страх и риск принял решение долетать на двигателях. И это действительно чудо, что мы не загорелись и не взорвались!
Ободрять и утешать
-Чего сегодня людям не хватает?
-Мне кажется, сейчас такая обстановка у нас в стране и в обществе, что народ нельзя разделять — напротив, надо утешать, ободрять и вдохновлять. Мне прямо хочется всем отцам это сказать: понятно, что гробы крашенные, понятно, что уроды, грешники — но не надо об этом с амвона так много говорить. С амвона надо сейчас нести ободрение. Да, грешны, но Господь милостив — надо упор делать на это.
Я не к протестантству призываю. Упаси Бог! Я просто хочу, чтобы мы настраивались на то, что с нашим Богом никогда и ничего не страшно.
-Как удержаться в равновесии: чтобы и покаяние было, и радость о Боге? Кажется, в «Лествице» говорится, что о милосердии Божием нужно думать, когда находишься на пределе отчаяния.
Фото Марии Темновой
-Думаю, сейчас как раз такой период. Как я себе это представляю? Есть одна потрясающая мысль: Господь — Всемогущий Вседержитель. И вот не кто-то там, не Вася Пупкин, а Вездесущий и Всеведущий Вседержитель, любит тебя и персонально тебя больше, чем ты сам себя любишь.
Если проникнуться в глубину этой мысли — а она очень простая, на самом деле — то она становится источником радости, творчества, позитива и храбрости.
Покаяние должно быть именно сыновье — ты своим несовершенством, своими грехами огорчаешь Отца. Но оно ни в коем случае не должно быть депрессией и унынием. Это факт: я грешный урод, гроб крашенный, но я имею упование, и оно есть источник надежды. Акцент должен быть не на моем уродстве, а на моем уповании.
Апостол Павел говорит: «Не скорбите, как те прочие, не имеющие упования» (1 Фес., 4:13).\
Организации, запрещенные на территории РФ: «Исламское государство» («ИГИЛ»); Джебхат ан-Нусра (Фронт победы); «Аль-Каида» («База»); «Братья-мусульмане» («Аль-Ихван аль-Муслимун»); «Движение Талибан»; «Священная война» («Аль-Джихад» или «Египетский исламский джихад»); «Исламская группа» («Аль-Гамаа аль-Исламия»); «Асбат аль-Ансар»; «Партия исламского освобождения» («Хизбут-Тахрир аль-Ислами»); «Имарат Кавказ» («Кавказский Эмират»); «Конгресс народов Ичкерии и Дагестана»; «Исламская партия Туркестана» (бывшее «Исламское движение Узбекистана»); «Меджлис крымско-татарского народа»; Международное религиозное объединение «ТаблигиДжамаат»; «Украинская повстанческая армия» (УПА); «Украинская национальная ассамблея – Украинская народная самооборона» (УНА — УНСО); «Тризуб им. Степана Бандеры»; Украинская организация «Братство»; Украинская организация «Правый сектор»; Международное религиозное объединение «АУМ Синрике»; Свидетели Иеговы; «АУМСинрике» (AumShinrikyo, AUM, Aleph); «Национал-большевистская партия»; Движение «Славянский союз»; Движения «Русское национальное единство»; «Движение против нелегальной иммиграции»; Комитет «Нация и Свобода»; Международное общественное движение «Арестантское уголовное единство»; Движение «Колумбайн».
«Музыкант. Педагог. Христианин». Адриан Гусейнов
У нас в гостях был педагог, музыкант, руководитель Ансамбля «ИХТИС», участник Светлого концерта Радио ВЕРА Адриан Гусейнов.
Мы говорили о музыке и вере и о том, что для нашего гостя значит быть христианином в современном мире.
— Добрый вечер, дорогие друзья, у нас в эфире «Вечер воскресенья», у микрофона моя коллега Кира Лаврентьева
-Меня зовут Игорь Цуканов. Как обычно, в воскресенье вечером мы говорим на тему: «Христианин и общество». Говорим о христианском свидетельстве в мире, и сегодня у нас есть еще один повод поговорить с нашим сегодняшним гостем. Дело в том, что тридцатого сентября, в честь пятилетия радио «Вера» в Крокус Сити Холл состоится замечательный Светлый концерт, на котором будет множество православных исполнителей, вы можете прийти, поддержать нас. Собственно говоря, все исполнители будут выступать бесплатно. Покупая билет, вы можете сделать подарок и радио «Вере», и поддержать детей, которые без родителей живут, послушать замечательную музыку, и, в частности, фолк-коллектив «Ихтис», руководитель которого у нас сегодня в гостях — Адриан Гусейнов. Адриан, здравствуйте
-Мы вас очень рады сегодня видеть в студии и слышать. И как раз, может быть, первое, с чего хотелось начать наш разговор сегодняшний воскресный — как часто вам приходится выступать в таких вот совместных концертах? Или вы больше все-таки выступаете, как правило, для какой-то своей аудитории? Как вы свою аудиторию определяете?
— Знаете, я как раз сейчас задумался. Наверное, где-то пятьдесят на пятьдесят получается. Конечно, в основном приглашают нас именно. Но часто бывает, что смешанные или, допустим, кем-то разбавить нас, часто делают. Но получается, что мы, как правило, в смешанных концертах, завершаем концерты. Не потому, что мы самые хедлайнеры из всех, а просто у нас такая песня хитовая — «Вера наша», и ей очень хорошо заканчивать концерты. И в этом смысле мы всегда в конце выходим, иногда даже были случаи, когда большие концерты, полколлектива нет, собрать могу только половину, и нас просят хотя бы втроем-вчетвером приехать и просто в конце спеть эту песню, потому что эту песню обычно с нами весь зал поет. Были такие случаи, когда мы вчетвером просто приезжали к концу концерта, заводили эту песню. А для кого мы работаем — это теперь вообще мы не понимаем, потому что с самого начала, когда мы начинали, думали, что мы, конечно, работаем для молодежи и людей среднего возраста, наших ровесников. А опыт показал, что нас пожилые люди с удовольствием слушают. Но что для меня интересней и неожиданней всего — оказалось, что нас слушают младенцы, притом, что у нас ритмичная музыка, некоторые засыпают под нас. Это удивительно я пару раз сам это лично видел: мы ехали с другом на машине, сзади сидела их двухлетняя дочь, он говорит: смотри, что сейчас будет — и как раз поставил «Веру нашу», и вдруг она, младенец, пристегнутый к коляске, пальчики указательные вытянула наверх, она еще говорить плохо могла, а припев она пела: «вера вечна». Я чуть там не прослезился от умиления. Видимо — вот так, для всех, получается
-То есть — самая широкая аудитория
— Самая широкая аудитория, причем еще не только православная, не только церковная, что особенно радует, трогает и удивляет, потому что я, честно говоря, не рассчитывал на такое. Трогает и не церковную молодежь, и людей тоже.
-Адриан, вы закончили Московскую духовную семинарию, сейчас трудитесь на ниве преподавателя основ православной веры. Но вы не выбрали пастырский путь, вы стали музыкантом. Можете рассказать, чем обусловлено это решение?
— Я не отказался от этого пути. Я жду волю Божию. Мой покойный духовный отец мне примерно все сказал, как оно должно быть, Царство ему Небесное. Я просто жду. Так сложилось, что я музыкант без музыкального образования. Я педагог без педагогического образования. При всем, что мне Господь дает все это — сам диву даюсь. Никогда бы не подумал, что я, допустим, буду педагогом, никогда бы не подумал, что я буду на сцене. Но то потаенное мое желание, при всем том, что я знаю, что нельзя самому стремиться это искать, но Господь — сердцеведец, он видит: я, конечно, жду его отмашки. Я заочно заканчивал, но мы как раз были тот курс, уже это было высшее богословское образование, но еще не магистратура с бакалавриатом. К моему удовольствию, это был как раз специалитет, и мне было очень интересно учиться. В той школе, в которой я уже двадцать первый год работаю, она школа преподобного Сергия, я его покровительство всегда чувствовал. То, что Лавра стала моей альма-матер в смысле образования — конечно, меня очень греет это. Это не что-то прошедшее и забытое. Я очень люблю богословие, очень люблю читать и размышлять, и над Евангелием, сложные места. Это во мне живет, пытаюсь не засыпать в этом смысле, хотя не всегда это получается
— Обычно человек, который учился в семинарии, все время становится объектом вопросов со стороны людей, которым интересно как раз. Действительно, в Евангелии много сложных мест. И, наверное, вам иногда задают вопросы, просят что-то объяснить — не дети, а взрослые люди, такое бывает?
— Бывает. Более того. как-то нескромно все это получается, но говорю по факту: меня один батюшка даже попросил все-таки буклет издать, потому что я прямо целенаправленно копался в этих сложных местах. И он говорит: слушай, надо издать, даже предложил мне помочь. Но я очень плохой писака, никакой, очень ленивый в этом смысле, мне проще наговорить, чтобы кто-то за меня написал и поэтому ничего не издаю. Я завидую тем людям, которые чуть что — начинают что-то издавать сразу — буклетики, свои мысли собирать, еще что-то, я прямо восхищаюсь и понимаю, что у меня целая галерея уже упущена возможностей, но это смиряет
— Какие вопросы, например, из числа сложных, вам задают или, может быть, вы над какими размышляли?
— Господь говорит, что он будет, как Иона, во чреве кита, три дня и три ночи. Считаем: Его распяли в пятницу вечером, суббота, в воскресенье утром он воскрес — не получается три дня и три ночи
— И как же на это ответить?
— Ответить так: мы забываем об искусственной ночи, в которой было затмение солнца на три часа — тогда все сходится. Или, например, нагорная проповедь: в одном месте говорится, что он с горы говорил, в другом месте прямо подчеркивается, что «он встал на месте ровне». А оказывается, особенно те, кто был на том месте в Палестине, что он выбрал ровное место на горе, то есть, он выбрал такую площадку, где можно стоять на горе, то есть, противоречий нет. Такие, на первый взгляд, противоречивые места Евангелия — это очень интересно, на самом деле, в этом копаться. Есть одно место, я о нем сейчас не скажу, потому что я пока ответа не нашел, кроме как ошибка переписчика, но меня не очень устраивает это
— То есть, у вас тоже есть свои вопросы?
— Один еще есть. Нет, я думаю, что их много, Евангелие невозможно все выучить
— Расскажите, пожалуйста, вашу историю принятия крещения и встречи с духовником
— 94-ый год, лето, мы приехали в экспедицию на Горный Алтай, и там служил отец Андрей, мой покойный духовный отец. Он москвич, кандидат медицинских наук по психиатрии и в пятьдесят лет у него что-то случилось. Поскольку он был в церкви всю жизнь, с юношества, детства, очень интересные вещи. Я вообще очень жалею, что не записывал рассказы. И, соответственно, за все это время он окормлял родственников епископа, общался с епископами, и так далее. И в пятьдесят лет его рукополагают, посылают служить в Горный Алтай, потому что он был необыкновенной эрудиции человек, разбирался в разных течениях, религиях. А там как раз такое место, куда все паломничества, все оккультисты и все такое. И он очень тяжелый крест на себя поднял, мы там с ним познакомились. Я на тот момент считал себя умным, разбирающимся во всяких религиозных разнообразиях, скажем мягко. И мы с ним там встретились. Благодарю Бога за эту встречу. Знаете, почему я трижды, бесконечно благодарю Бога — потому что для того, чтобы меня обратить в православное христианство, нужен был именно отец Андрей. Если бы я встретил какого-нибудь священника — хорошего, но не обладающего тем опытом, которым обладал отец Андрей, он не достал бы до сердца моего. Вот отец Андрей как-то смог это сделать. И четырнадцатого августа, день Крещения Руси? закончилась литургия, вдруг он поворачивается, выходит и говорит: мы сегодня тебя крестим — и все, и ушел в алтарь. У меня такая война внутри началась, потому что разум внутри говорил: да ты чего, ты предашь весь свой путь, тебя аудитории слушают. А сердце говорило: нет, или сейчас, или никогда. Я помню, прям до слез взмолился, говорю: Господи, я тупой, я обязательно в чем-нибудь ошибусь, сделай, пожалуйста, Ты все сам. Или предотврати, пусть земля разверзнется, ну что-нибудь сделай, если это не в твоей воле. Нет, земля не разверзлась, молния не ударила, мы пошли на реку Катунь и батюшка меня прямо в этой реке крестил. И с тех пор моя жизнь повернулась совсем в другую сторону. У меня много событий в жизни, когда мы говорим: до и после делится, но все-таки август 94-го для меня самый переломный момент, когда я родился духовно, когда я стал именоваться очень высоким званием православного христианина. Простите за пафос.
— Но это можно ощутить, когда ты крестишься, в двадцать три года уже имея большой опыт метаний и исканий
— Это потрясающе. Адриан, вы обмолвились, что уже много, действительно, поискали, почитали, поизучали много разных религиозных течений, и, наверное, я не буду просить рассказывать о этих ваших поисках, но в таком случае ведь найти православие для вас — это было действительно каким-то обретением жемчужины. И как это изменило вас? Ваши друзья по разным этим предыдущим обществам религиозным, назовем это так, не пытались ли они вас остановить, сказать: ты что, да какое православие, смотри, сколько всего интересного вокруг. Что-то происходило такое, что пыталось вас удержать еще там, в той, прошлой жизни?
— Еще как происходило, потому что я же не просто ходил, а я же чего-то добился в том мире, был авторитетом. Простите, я просто факты говорю. Я сейчас понимаю, с точки зрения православного христианства упаси Бог от такого авторитетства. Но я был известен в этих кругах, можно сказать, какие-то свои успехи, и в этом смысле я был для многих ориентиром, и когда вдруг это со мной произошло. Вы знаете, еще перед Алтаем, прямо на кануне произошел случай: мне кто-то положил на стол, когда я выступал, Евангелие маленькое. Я даже не знаю, кто, но, Господи, пошли этому человеку всего самого лучшего. И я в поезде возвращался из этого города, впервые читал Евангелие. Мне важно этим поделиться, потому что вдруг кого-то тоже так тронуло — там есть такой эпизод, когда апостол Петр, во дворе, Христа арестовали, истязуют — когда петух запел. И только в одном из Евангелий, по-моему, Луки, но я не уверен, там сказано, что, когда запел петух, Христос обернулся и посмотрел на Петра. Я прям вылетел из купе, расплакался, я не знаю, почему, это так во мне что-то перевернуло: он избитый, искалеченный, весь в крови, и вдруг петух пропел, и он во всем этом состоянии поворачивается, смотрит на Петра — это так во мне перевернуло что-то, и с тех пор я понял, что это не просто пророк, какой-то учитель, еще что-то. Я стал глубже изучать, и все, что я знал до этого — всю индийскую духовную революцию девятнадцатого века и Рамакришна, и все такое — я вдруг понял, что все, что они тужились, пыжились, здесь об этом обо всем, как минимум, сказано очень просто, о нравственных принципах. Но здесь еще нечто большее, здесь не просто учитель не просто пророк, не просто святой, здесь тот, кто мог бы это все в молекулы разнести. Христос — это тот, кто мог бы все это в щепки разнести, но он позволил над собой этому всему свершиться, я понял, что выше этого ничего не может быть. Еще я не понимал ни Троицу, ни боговоплощения, ничего не понимал. Но потом появился Алтай, как-то поступательно развивалось. Это была такая подготовка, мне кажется, что называется благодать призывающая, есть такое понятие. Видимо, это она была
— Адриан, а что было дальше?
— Дальше, я отвечу на ваш вопрос, когда я вернулся в Москву, совершенно ошарашенный тем, что со мной произошло, а многие, конечно, не поняли: чего ты к попам, да как же это? Поначалу я мало чего мог ответить, кроме того, что сердце. Логически я не мог обосновать, я говорил, что это выбор жизни. А потом, потихоньку, я начал набираться, я из церкви уже не вылазил, на клиросе с 94-го года встал петь. И жития святых, меня это все так затянуло и потихоньку для меня открывалась тайна Троицы. Я никогда не забуду, вдруг я понял, опять же, по аналогии солнца, что солнечный диск — это Бог Отец, свет, исходящий от него — это Бог Сын, и тепло, исходящее от него — это Дух Святой. Мы можем выйти на солнце, мы видим солнечный диск, закроем глаза — мы света не видим, но чувствуем тепло. Мы на мороз выйдем — тепло не чувствуем, но видим свет. Это единство, но в то же время — три. И когда я это понял, я думал, что Америку открыл. И вдруг мне потом открывается, что этот элемент использовали Кирилл и Мефодий в полемике с мусульманами, и что Серафим Саровский приводил. Сначала думал: о, я не оригинален, но я еще гордыней был полон, а потом я вдруг понял, что благодари Бога, что этот помысел правильно принял. Для меня первая загадка, которая начала постепенно открываться, нельзя сказать, что кто-то может полностью вместить тайну Троицы, но это принцип. А потом я вдруг начал для себя открывать две природы во Христе, что произошло, что Бог, вторая ипостась, стал человеком. Почему православным христианам нужно все-таки образовываться, посильно хотя бы — чтобы не просто сказать: пойди в уголок, Богу помолись, а чтобы хотя бы, как апостол Павел призывает, уметь дать отчет о своем уповании с кротостью. Надо уметь это делать. Это не значит, что все должны быть богословски образованны. Есть такая засада: православная культура, сейчас специально говорю — не вера, православная культура, она сама по себе настолько красивая и богатая, это путь. И нельзя забывать, что православная культура — это путь, это красивый коридор со своими креслами, но есть большое искущение сесть в это кресло и уже не двигаться, просто любоваться и пребывать в этой культуре, отрастить бороду натаскаться: «Спаси Господи, во Славу Божию», и со всеми раскланиваться — очень большая опасность. Это все хорошо, этого оставлять не надо, но большая опасность — остановиться в культуре и охладеть немножко в личных отношениях с Богом, в вере, двигаться к нему. Это такая засада, которую всем надо иметь ввиду.
— А как этого не допустить?
— Не терять личную связь с Богом — это, конечно, прежде всего. Не охладевать в молитве и мои слова меня же сейчас и обличат: все-таки стараться каждый день хоть чуть-чуть читать Евангелие. У меня, к сожалению, не каждый день получается, признаюсь и каюсь. Но это очень важно, потому что Христос говорит, что Его слово сделает нас свободными. Это очень важно и духовно, и нравственно. В любом смысле. Хотя бы перед сном, днем. Сейчас в смартфонах у нас есть скачанные библии, мне это помогает. Хотя бы в транспорте, это лучше, чем никак
— Вы сказали о том, что есть логическое постижение христианства и есть культура, которая очень хорошая, но в которой можно застрять. Вот музыка, этот православный фолк — это ведь тоже элемент культуры и тоже очень часто как-то вера людьми некоторыми воспринимается, как эти многолетия когда поют — такие вещи, чисто культуральные. Но получается, что они тоже важны по-своему. В одном интервью мне очень понравилась мысль: вы говорили о том, что во многих странах: Сербии, Болгарии, на самом деле эта культура национальная, христианская, сохранилась, и как-то люди за нее держатся. У нас она не сохранилась, если я вас правильно понял, потому что она просто искоренялась ожесточенно семьдесят лет. Но там-то люди ее сохраняли, и, получается, они ее сохраняли, как дань традиции или за этим стоит что такое настоящее, подлинное, как вам кажется?
— Мне кажется, и то, и другое. Грузия — это тоже для нас, они сохранили очень много в духовном пении. Сербы, даже будучи атеистами, все равно день Славы праздновали все рода, это удивительное явление. Они могли считаться атеистами, но день Славы, святого рода они праздновали, это прямо традиция, которую не смог искоренить никто. На Украине те же колядки не переставали петь. Но почему-то именно на Руси с таким остервенением все это выкорчевывалось, как будто прямо в сердце надо было поразить. И поэтому мы, конечно, поем на разных языках народов мира православных, но мы хотим как-то, слава Богу, не мы одни, но мы хотим именно в таком жанре, вы называете фолк, мы до сих пор не понимаем в каком мы жанре работаем, но, наверное, ближе к фолку, да. Но возродить это так, чтобы это не просто аутентично звучало, по-стариковски, это тоже хорошо. Но чтобы это для молодежи было понятно и актуально стало, актуализировать для них это все. Стараемся, это очень важно. С другой стороны, если пребывать в вере православной, но не иметь культурных подпорок. я поэтому против, когда сейчас все выступают, в смысле — мне не нравится, когда сейчас все выступают против окунаний на Крещение или масленицы. Вы-то что можете в ответ предложить, другую форму, нет? А чего разрушать? Правда, последнее время, у меня такое ощущение среди некоторых отцов у нас просто чемпионат идет по выплескиванию младенцев, кто дальше уйдет, правда. Такое ощущение, что если ты начинаешь опровергать какие-то вещи, то ты особенно православный. А еще такой тренд, что если ты православный, да еще и в интернете известный, все еще позволяешь себе где-нибудь матерком припустить, то это вообще ты крут. Ты церковный человек, да еще и можешь так матернуться, ты смелый такой. Наше время — к сожалению, время, когда психология побеждает, вытесняет из человека прямые взаимоотношения с Богом, подменяет очень многое, потому что у нас всеобщий психологизм кругом, это человека расслабляет, превращает в современного человека
— Ваши песни — это песни разных народов мира, но они все исключительно носят духовный смысл. Ни о любви, ни о таких вещах, любимых публикой и почитаемых, вы принципиально не поете. Это ваша идейная позиция или вы пытались как-то уходить с нее, но вы возвращались, может быть опытным путем постигали это?
— Нет, я везде это повторяю: мы не стесняемся того, что мы церковники, правда. И вместе с тем мы хотим актуализировать для молодежи эту тему именно духовных песен и кантов и так далее, сделать это качественно, стараемся во всяком случае. Потому что, что греха таить, в 90-х годах много что было тогда сделано, хотя я очень благодарен покойному архидиакону Роману Тамбергу. Он во многом показал, вдохновил, куда надо двигаться. Но во многом уровень, знаете, есть хороший, а есть слава Богу за все. А сейчас время уже другое, оно более жесткое, тут требования другие, надо пытаться что-то делать в этом смысле. Петь о труляля всяких можно, конечно, просто для меня в этом смысла нет. Вы спросили про священство ожидаемое, и так далее — я понимаю, что пока это не так, но все равно, что бы я ни делал, я все равно должен в эту сторону делать. Но, Кира, вы опять очень проницательны, потому что мы хотим все-таки одно исключение сделать: мы хотим записать альбом, если Господь благословит. Уже готов материал, к нему надо приступить. Альбом «Мужские песни» хотим назвать, чтобы у нас мужики запели. У нас сейчас начинают петь, но, в основном, все как-то не то, а чтобы очень красивые, застольные, мужские, не пошлые — чтобы мужики запели. Там будет несколько песен на разных языках, но в основном русские. Если это получится — мне кажется, красиво будет. Но в виде исключения, а потом мы вернемся опять сразу ко всяким духовным темам
— Вы сказали о том, чтобы сделать духовную музыку, духовные песнопения понятными, как-то заинтересовать молодежь. А как это сделать, что для этого вообще можно делать?
— Мы очень редко берем авторские тексты, это, в основном, или народные духовные канты, песнопения или колядки, волочебные песни. И не изменяя вокальный материал, он остается аутентичным, мы его обрамляем в инструменталку, акустическую, естественно. Таким образом, эта инструменталка является пропуском в молодые уши, если грубо сказать. Или произведения святых, вот Николай Сербский, вообще чувствуем его покровительство, у нас много его песен. Вот таким образом, чтобы звучание было не просто аутентичным. Лучше нас делают многие люди, тот же Сережа Старостин, любимый наш человек. Или Котов Андрей, с «Сирин». А мы решили немножко попробовать вот так. Вообще, глядя на нас, если близко нас знать — это так, как не надо развиваться. Мы настолько разгильдяи, другие там записывают что-то, мне это даже в голову не приходило, но, когда меня иногда спрашивают, я вспоминаю и диву даюсь, потому что не скрою, у меня письмо есть в интернете, что «жизнь спасли, я был на краю, хотел все уже, ваша запись попалась и я остановился». Кто передумал в протестантство уходить, было письмо. Такие письма пишут, и я не понимаю, это что — мы? Но вместе с тем понимаем, что хвастаться нам особо не надо, потому что это Господь как-то действует, используя как инструмент нас, видимо. С другой стороны, это вдохновляет на дальнейшую деятельность. Вместе с тем, конечно, можно было это все активнее делать, чем мы делаем. Сейчас уже такая парадоксальная ситуация: раньше нас почитатели нашего ансамбля просили, а сейчас уже начинают требовать: ну сколько можно уже, давайте, когда! И я понимаю, что они по-своему правы
— Среди этих почитателей только православные или есть совершенно не относящиеся вообще ни к какой религии?